Эти мудрые слова почему-то разозлили Блу.
– Скажи что-нибудь, – попросила Орла.
Блу не знала, как объяснить; она и сама не совсем понимала, что это значит.
– Это просто… как будто я теряю время зря. То, что я влюбилась в них всех.
И это впрямь означало их всех: дом на Фокс-уэй, мальчишек, Джесса Диттли. Будучи человеком рациональным, Блу считала, что, может быть, у нее вообще проблема с любовью. Готовая вот-вот сорваться, она добавила:
– И не говорите, что это хороший жизненный опыт. Не хочу это слышать.
– Я любила многих людей, – констатировала Орла. – Я бы сказала, что это действительно хороший жизненный опыт. В любом случае, я давно тебе говорила, что эти ребята просто бросят тебя.
– Орла! – возмутилась Калла, ощутившая, что дыхание Блу снова стало неровным. – Мне прямо стыдно становится, когда я представляю, что ты говоришь своим несчастным клиентам по телефону.
– Как угодно, – ответила та.
Мора, обернувшись, бросила на Орлу мрачный взгляд, а затем продолжила:
– Лично я не собиралась говорить об опыте. Я хотела сказать, что уехать иногда помогает. И это необязательно значит «прощай навсегда». Можно уехать и вернуться.
Джими качала Блу на коленях. Крышка унитаза под ними тихонько поскрипывала.
– Не думаю, что смогу пойти в один из колледжей, которые выбрала, – задумчиво произнесла Блу. – И школьный консультант тоже так не думает.
– А чего бы ты хотела? – спросила Мора. – Не от колледжа. От жизни.
Блу проглотила горькую правду, поскольку была готова перейти от кризиса и рыданий к поиску решений и стабильности. Затем она медленно и осторожно произнесла эту правду, но так, чтобы с ней можно было справиться: – То, чего я всегда хотела. Увидеть мир. Сделать его лучше.
Мора, казалось, тоже тщательно подбирает слова:
– А ты уверена, что колледж – единственный способ это выполнить?
Это был один из тех невозможных ответов, которые Блу услышала от школьного консультанта, ознакомившегося с ее финансовой ситуацией и академической успеваемостью. Да, она была уверена. Как еще она могла изменить мир к лучшему, если сначала не узнает, как это сделать? Как она может найти работу, на которой заработает денег, чтобы побывать на Гаити, в Индии или Словакии, если не пойдет в колледж?
Потом она вспомнила, что вопрос прозвучал не от консультанта. Вопрос задала ее ясновидящая мать.
– Так что же я делаю? – осторожно спросила Блу. – Чем я занималась в ваших видениях?
– Путешествовала, – ответила Мора. – Изменяла мир.
– Деревья в твоих глазах, – добавила Калла, гораздо мягче, чем обычно. – Звезды в твоем сердце.
– Как? – допытывалась Блу.
Мора вздохнула:
– Гэнси ведь предложил тебе помощь?
Не нужно было обладать сверхъестественными способностями, чтобы догадаться. Достаточно было знать Гэнси лишь поверхностно. Блу, рассердившись, попыталась встать, но Джими удержала ее.
– Я не собираюсь пользоваться благотворительностью Гэнси.
– Не будь такой, – примирительно сказала Калла.
– Какой?
– Ожесточенной, – Мора поразмыслила мгновение, а затем добавила: – Я просто хочу, чтобы ты рассматривала свое будущее как мир, в котором возможно все.
– Мир, где Гэнси не умрет к апрелю? – разъярилась Блу. – И где я не убью свою истинную любовь поцелуем? О таких возможностях ты говоришь?
Ее мать долго молчала. Пока тянулась эта пауза, Блу внезапно осознала, как сильно ей хотелось, чтобы мама заверила ее, что оба этих предсказания могли и не сбыться, и с Гэнси все будет в порядке. Но Мора ответила: – Жизнь будет продолжаться и после его смерти. Ты должна думать о том, что ты будешь делать дальше.
Блу уже думала о том, что она будет делать после его смерти, и именно поэтому у нее и наступил этот кризис.
– Я все равно не собираюсь его целовать, так что вряд ли он умрет от этого.
– Я не верю в истинную любовь, – снова встряла Орла. – Эту концепцию придумало моногамное общество. Мы животные. Мы занимаемся любовью в кустах.
– Спасибо за ценное мнение, – съязвила Калла. – Давайте испытаем судьбу на примере предсказания Блу, а потом сообщим о результатах обществу.
– Ты любишь его? – спросила Мора.
– Я бы предпочла не любить, – ответила Блу.
– У него есть множество негативных качеств, так что, если хочешь, могу помочь тебе сосредоточиться на них.
– Я уже знаю о них. Давно знаю. И вообще, это глупо. Истинная любовь и впрямь лишь концепция. Вот, к примеру, Артемус был твоей истинной любовью? А мистер Грэй? Получается, если с одним у тебя истинная любовь, то с другим – уже не истинная? Может ли истинная любовь быть лишь однажды, а потом – все?
Последний вопрос прозвучал наиболее легкомысленно из всех, но лишь потому, что он был самым болезненным. Если уж Блу была совершенно не готова принять смерть Гэнси, то уж точно не собиралась сживаться с мыслью, что он будет мертв достаточно долго, чтобы она могла легкой джазовой походкой вступить в новые отношения с кем-то, кого она еще даже не повстречала. Она просто хотела, чтобы они с Гэнси навсегда остались лучшими друзьями – и, может быть, однажды познать его в плотском смысле. Это казалось вполне благоразумным желанием, и Блу, изо всех сил старавшаяся быть благоразумной всю свою жизнь, бесконечно расстроилась из-за того, что даже в этой мелочи ей было отказано.
– Можешь лишить меня моей материнской лицензии, – сказала ей Мора. – И лицензии ясновидящей тоже. Я не знаю ответа на эти вопросы. Увы, не знаю.
– Бедняжка моя, – пробормотала Джими в затылок Блу. – Я так рада, что ты не выросла и не стала выше.
– С ума сойти, – фыркнула Блу.
Калла поднялась на ноги, ухватившись за карниз для душевой шторки, чтобы удержать равновесие, и взболтала воду в ванне. Выругалась. Орла отстранилась, чтобы вода с блузки Каллы не текла ей на голову.
– Хватит рыдать, – сказала Калла. – Давайте испечем пирог.
Глава 10
В восьмистах километрах от Генриетты в салоне старого заброшенного парома Ломоньер курил сигарету. Комната выглядела неприветливо и прагматично – окна в голых металлических рамах были грязными, а обстановка столь же холодная и воняющая рыбой, как и черная гавань снаружи. В комнате еще оставались бумажные флажки от какого-то давнего празднования дня рождения, но время и тусклое освещение лишили их окраски, и теперь они зловеще трепетали на сквозняке.
Взгляд Ломоньера был устремлен на далекие огни Бостона на горизонте, но мыслями он пребывал в Генриетте, штат Вирджиния.
– Первый шаг? – осведомился Ломоньер.
– Я не уверен, что здесь нужно действовать, – ответил Ломоньер.
– Мне бы хотелось получить ответы, – поддержал Ломоньер.
Тройняшки Ломоньер выглядели практически идентично. Да, между ними была едва заметная разница – например, один из них был чуть ниже остальных, у другого – чуть более широкая нижняя челюсть. Но вся их внешняя индивидуальность давным-давно испарилась за годы пользования одной лишь фамилией, без имен. Человек со стороны, наверное, понял бы, что на двух разных встречах говорит с разными братьями Ломоньер, но сами братья называли себя одинаково, поэтому приходилось относиться к ним как к одному и тому же человеку. На практике они не были тройняшками Ломоньер. Они были единым Ломоньером.
В голосе Ломоньера сквозило сомнение:
– И как ты собираешься получить эти ответы?
– Один из нас поедет туда, – предложил Ломоньер, – и выяснит у него.
«Туда» означало Бэк-Бэй, дом их старого соперника Колина Гринмантла, а «выяснить» – значит, сделать с ним что-нибудь неприятное в ответ на грязные игры, не прекращавшиеся вот уже пять лет. Ломоньеры занимались торговлей магическими артефактами столько, сколько жили в Бостоне, и практически не сталкивались с конкуренцией, пока в бизнес не ворвался этот щеголеватый выскочка Гринмантл. Продавцы стали жадничать все больше. Артефакты стали дорожать. Появилась необходимость в наемной грубой силе. Ломоньеры считали, что и Колин Гринмантл, и его жена Пайпер явно насмотрелись фильмов о мафии.