«Все будет хорошо, – повторял Ронан братцу. – Ты можешь жить и так. Ты просто не будешь ее снимать, вот и все».
Взгляд Мэтью в широких прорезях маски был бесстрашен. И это был кошмар. Это-был-кошмар-это-был-кошмар-это-был…
Деклан сорвал маску.
За его спиной дерево сочилось чернью.
Лицо Мэтью превратилось в линии и штрихи. На нем не было крови; оно не наводило страх; оно просто перестало быть лицом, и в этом и был весь ужас. Он перестал быть человеком и стал рисунком.
Грудь Ронана, лишенная воздуха, разрывалась от молчаливых всхлипов. Он не плакал так уже очень давно…
Сон содрогнулся. Распадался уже не один только Мэтью – все вокруг сводилось на нет. Руки Авроры указывали одна на другую, все пальцы загнуты назад, к груди – от них остались лишь истончавшиеся штрихи. За спиной у них стоял на коленях Гэнси с мертвыми глазами.
Голос Ронана охрип. «Я сделаю что угодно! Я сделаю что угодно! Я сделаю что уго…»
Все, что Ронан любил, развоплощалось.
Пожалуйста…
–––
В школьном общежитии Эгленби проснулся Мэтью Линч. Потянувшись, он ударился головой о стену – во сне он подкатился к ней впритык. Только когда его сосед по комнате, Стивен Ли, издал звук, абсурдно выражавший недовольство, Мэтью осознал, что его разбудил трезвонящий телефон. Он лапнул трубку на тумбочке и прижал к уху: – Аааалло?
Ответа не последовало. Он моргнул, пытаясь рассмотреть номер на экране, затем снова приложил телефон к уху и сонно шепнул:
– Ронан?
– Где ты? У себя в комнате?
– Хр.
– Я серьезно.
– Хр-хр.
– Мэтью.
– Ага, я у себя. Стивен тебя ненавидит. Ща, кажись, два часа ночи. Чослучилось?
Ронан ответил не сразу. Мэтью не мог видеть его, но брат свернулся на кровати в Монмуте с телефоном под ухом, уткнувшись лбом в колени, одной рукой сжимая свой затылок: – Просто хотел убедиться, что у тебя все хорошо.
– У мя всех'рашо.
– Тогда иди спать.
– Я и щас сплю.
Братья выключили телефоны.
–––
За пределами Генриетты темное нечто, угнездившись на силовой линии, наблюдало за всеми ночными происшествиями в городе и повторяло: я-проснулся-я-проснулся-я-проснулся.
Глава 12
Следующее утро выдалось чрезмерно солнечным и жарким.
Гэнси и Адам стояли у двойных дверей школьного театра имени Глэдис Франсин Моллин Райт, чинно скрестив руки. Им достались обязанности билетеров – ну, вообще-то, только Адаму, но Гэнси добровольно вызвался заменить Бранда на месте второго билетера. Ронана и след простыл. Внутри у Гэнси потихоньку кипело раздражение.
– День ворона, – провозгласил директор Чайлд, – это не просто день гордости за нашу школу. Ведь мы каждый день гордимся ею, не так ли?
Он стоял на сцене. Вокруг все уже начинали потеть, но только не он. Он был похож на тощего, но выносливого ковбоя-погонщика скота; его кожа напоминала изъеденную солнцем стену горного каньона. Гэнси давно подозревал, что Чайлд впустую растрачивал здесь свои истинные таланты. Засунуть человека с такими способностями к выживанию в светло-серый костюм и галстук – значит, прощелкать возможность посадить его на лошадь и нацепить на него глубокую широкополую шляпу.
Адам бросил на Гэнси понимающий взгляд и одними губами произнес: "йиии-хо!" Они ухмыльнулись и отвернулись друг от друга, чтобы не рассмеяться. Взгляд Гэнси остановился на Генри Ченге и его компании из Ванкувера – они сидели все вместе в самом дальнем ряду. Словно ощутив на себе его внимание, Генри обернулся через плечо. Поднял брови. Гэнси стало неуютно, когда он вспомнил, что Генри заметил Сиротку в багажнике его машины. Где-то в обозримом будущем он может потребовать объяснений, отговорок или лжи.
– …для этого Дня ворона, – настаивал Чайлд.
Обычно Гэнси нравился День ворона. В этом празднике было абсолютно все, что он любил: ученики в форменных белых футболках и штанах цвета хаки, походившие на статистов из документального фильма об охране природы; поднятие флагов; соревновавшиеся между собой команды, беспрестанно подбадривавшие друг друга криками; помпезность, обстоятельства, шутки, понятные лишь вхожим в этот круг; нарисованные везде и всюду вОроны. Младшие классы сделали бумажных воронов для всех учеников школы, чтобы разыграть во дворе шуточный поединок, пока школьные фотографы старались запечатлеть сияющие лица для рекламных материалов на следующий год.
Каждая клеточка тела Гэнси настойчиво требовала, чтобы он посвятил свое свободное время исследованиям. Затеянный им поиск был волком, и волк этот был голоден.
– Сегодня мы отмечаем десятую годовщину Дня ворона, – объявил Чайлд. – Десять лет назад предложение об этом празднестве, которое мы так любим сегодня, поступило от ученика, много лет учившегося в Эгленби. К сожалению, Ноа Черни уже нет в живых, чтобы отпраздновать это событие вместе с нами, но, прежде чем мы начнем отмечать, одна из его младших сестер оказала нам великую честь и сейчас немного поведает нам о Ноа и о происхождении этого праздника.
Гэнси решил, что ослышался, но Адам уставился на него и одними губами произнес: Ноа?!
Да, Ноа. Вот одна из сестер Черни поднимается на сцену. Даже если бы Гэнси не видел ее на похоронах, он сразу узнал бы миниатюрный рот Ноа, маленькие глаза с образовывавшимися под ними мешками, когда он улыбался, крупные уши, спрятанные под тонкими волосами. Было так странно видеть черты Ноа на молодой женщине. Еще более странным было видеть их на живом человеке. Она выглядела слишком старой, чтобы быть младшей сестрой Ноа; просто Гэнси уже успел забыть, что Ноа на самом деле застрял в своем тогдашнем возрасте. Сейчас ему было бы двадцать четыре года, если бы тогда спасли его, а не Гэнси.
Один из первокурсников сказал что-то неразборчивое и был тут же выведен из театра за неприличное поведение. Сестра Ноа склонилась к микрофону и произнесла что-то столь же неразборчивое, а затем добавила еще несколько слов, немедленно потонувших в микрофонном визге, когда звукорежиссер попытался отрегулировать громкость. Наконец, она заговорила: – Привет, меня зовут Адель Черни. Я не планировала большую речь. Я слушала эти речи, когда была в вашем возрасте, и знаю, что они скучны. Я просто хотела бы сказать несколько слов о Ноа и о Дне ворона. Кто-нибудь из вас знал его?
Гэнси и Адам разом начали поднимать руки и тут же опустили их. Да, они знали его. Нет, они не знали его. Живой Ноа существовал задолго до их появления в школе. А мертвый Ноа был скорей явлением, чем знакомством.
– Вы много пропустили, – продолжала она. – Моя мама всегда говорила, что он был похож на фейерверк, а это значило, что ему постоянно выписывали штрафы за превышение скорости, а еще он запрыгивал на стол во время семейных встреч и вытворял прочее подобное. У него всегда было множество идей. Он был очень жизнерадостным.
Адам и Гэнси переглянулись. Они всегда чувствовали, что тот Ноа, которого они знали, был ненастоящим. Слушать, насколько его сущность пострадала после смерти, обескураживало и приводило в замешательство. Невозможно было не думать о том, сколько всего сделал бы Ноа, если бы остался в живых.
– В общем, я сегодня здесь, потому что я фактически была первой, кому он рассказал об этой идее – основать День ворона. Он позвонил мне как-то вечером. Кажется, ему было четырнадцать в то время, и он рассказал мне, что ему приснился сон о сражении воронов. Он сказал, что все они были разного цвета, размеров и форм, и он был внутри них, а они кружились вокруг него, – она сделала широкий жест рукой, имитируя смерч; у нее были руки и локти, как у Ноа. – Он сказал мне: «Мне кажется, это был бы классный арт-проект». И я ответила: «Думаю, если каждый ученик сделает по одному ворону, получится как раз нужное количество».
Гэнси ощутил, как волосы у него на руках встали дыбом.
– Они бросались в атаку и носились по кругу, и вокруг были только вороны, только сновидения и мечты, – продолжала Адель, но Гэнси не был уверен, действительно ли она так сказала или же ему почудилось, и он просто вспоминал уже сказанные ею слова. – В общем, я знаю, что ему бы понравилось то, как это происходит сегодня. Так что спасибо вам за то, что помните об одном из его безумных снов.