Она уже спускалась со сцены; Адам прикрывал один глаз рукой; в зале вместо бурных аплодисментов раздались покорные двойные хлопки учеников Эгленби, которым было велено таким образом проявить уважение.
– Вперед, вОроны! – подбодрил их Чайлд.
Это было сигналом для Адама и Гэнси открыть двери. Школьники высыпали наружу. В зал хлынули свет и влажный воздух. Директор Чайлд подошел к ним и пожал руку сначала Гэнси, потом Адаму: – Благодарю за службу, джентльмены. Мистер Гэнси, я сомневался, что вашей матери удастся организовать сбор средств и составить список гостей уже к этим выходным, но, похоже, у нас все получилось. Если она будет баллотироваться в президенты, я проголосую за нее.
Они с Гэнси обменялись приятельскими улыбками, какими обычно обмениваются партнеры при подписании контракта. Это был бы чудесный момент, если бы на том и закончилось, но Чайлд еще некоторое время задержался у двери, затеяв вежливую пустую беседу с Гэнси и Адамом – соответственно, самым лучшим и самым умным из учеников. Целых семь мучительных минут они обсуждали погоду, планы на День благодарения и, наконец, истощив все темы для разговора, расстались, когда во двор вышли младшие ученики со своими боевыми вОронами.
– Господи Боже, – выдохнул Гэнси, переводя дух от чрезмерно проявленного усердия.
– Я думал, он никогда не уйдет, – отозвался Адам. Он слегка потер край своего левого века, прищурил глаз, прежде чем посмотреть куда-то за спину Гэнси. – Если… ой. Сейчас вернусь. Кажется, мне что-то попало в глаз.
Он покинул Гэнси; Гэнси поспешил окунуться в торжество Дня ворона. Он спустился к подножию лестницы, где ученикам раздавали воронов. Стая была сделана из бумаги, фольги, дерева, папье-маше и жести. Некоторые птицы могли парить в воздухе – в животиках у них были воздушные шары с гелием. Некоторые были сделаны в виде бумажных змеев. Некоторые насажены на палочки, с двумя дополнительными для управления крыльями.
Это сделал Ноа. Это приснилось Ноа.
– Вот тебе птичка[13], – сказал Гэнси младший школьник, протягивая ему ворона приглушенного черного цвета – деревянный каркас, обтянутый газетной бумагой. Гэнси шагнул в толпу. Толпу Ноа. Где-то в лучшем мире Ноа мог бы сам открывать эту юбилейную церемонию.
Везде, куда ни глянь, ландшафт состоял из палочек, рук и белых футболок, механизмов и шестеренок. Но если посмотреть в слишком яркое небо, палочки и ученики исчезали, и все пространство было заполнено вОронами. Они пикировали и атаковали, ныряли и взмывали вверх, порхали и вертелись на месте.
Было очень жарко.
Гэнси ощутил, как соскальзывает время. Совсем чуть-чуть. Это зрелище до странного напоминало ему картину его другой жизни, настоящей жизни; эти птицы были двоюродными братьями сновиденных существ Ронана. Так несправедливо, что Ноа должен был умереть, а Гэнси остался в живых. Ноа по-настоящему жил, когда его убили. А Гэнси лишь убивал время.
– У этой битвы есть какие-то правила? – бросил он через плечо.
– В войне нет правил, кроме одного – остаться в живых.
Гэнси обернулся. В лицо ему хлопнули крылья. Его окружали чужие плечи и спины. Он не мог узнать голос говорившего; не видя лиц, он даже не мог понять, действительно ли кто-то ответил ему.
Время тянуло и терзало его душу.
Заиграл школьный оркестр. Первый такт прозвучал довольно гармонично, но один из духовых инструментов сфальшивил на первой ноте следующей музыкальной фразы. В ту же секунду мимо лица пролетело насекомое – достаточно близко, чтобы он ощутил движение кожей. Внезапно все вокруг начало крениться набок. Солнце над головой раскалилось добела. Вокруг Гэнси порхали вОроны, а он все вертел головой, ища Адама, или Чайлда, или хоть что-нибудь, кроме белых маек, рук и порхающих птиц. Он скользнул взглядом по своему запястью. На часах было 6:21.
Когда он умирал, тоже было жарко.
Он стоял посреди леса деревянных палочек и птиц. До него доносилось бормотание духовых; визжали флейты. Вокруг него жужжали, гудели и трепетали крылья. Он чувствовал, как в уши ему заползают шершни.
Их там нет.
Но гигантское насекомое снова с жужжанием пронеслось мимо и принялось летать кругами.
Прошло много лет с того дня, когда Мэлори был вынужден остановиться прямо посреди очередной пешей экспедиции и ждать, пока Гэнси опомнится, а Гэнси тем временем упал на колени, дрожа всем телом, закрывая уши руками – умирая.
Он ведь так старался справиться с этим.
Их здесь нет. Ты на праздновании Дня ворона. После этого ты будешь есть сэндвичи. Ты запустишь двигатель «камаро» на парковке после уроков. Ты поедешь на Фокс-уэй. Ты расскажешь Блу о том, как прошел твой день, ты…
Насекомые заползали к нему в ноздри, шевелили волосы, роились вокруг. По спине Гэнси текли ручейки пота. Музыка приглушенно мерцала в отдалении. Ученики превратились в бесплотные тени, ходившие мимо и вокруг него, слегка задевая его. Сейчас у него подогнутся колени. Он не станет противиться и даст себе упасть.
Он не мог заново переживать свою смерть здесь. Только не сейчас, не тогда, когда память об этом будет слишком свежа во время мероприятия по сбору средств. "Вы слышали? Гэнси-третий слетел с катушек на праздновании Дня ворона. Миссис Гэнси, вы могли бы прокомментировать состояние вашего сына?" Он не мог отвлекать внимание на себя.
Но время соскальзывало; он соскальзывал. В его сердце пульсировала черная-черная кровь.
– Гэнсимэн.
Поначалу Гэнси не разобрал слов. Перед ним стоял Генри Ченг – сплошь модная прическа, улыбка и внимательный взгляд. Он забрал у Гэнси из рук его вОрона и сунул ему в ладонь что-то холодное. Холодное и становившееся все холоднее с каждым мгновением.
– Когда-то ты угостил меня кофе, – сказал Генри. – Когда я сходил с ума. Считай, что мы квиты.
В руке у Гэнси был пластиковый стаканчик воды со льдом. Вряд ли он мог спасти положение, но что-то все-таки его спасло: шокирующая разница температур, обыденный стук болтавшихся в стакане кубиков льда, взгляд глаза в глаза. Вокруг них все еще беспорядочно бродили ученики, но теперь они были просто учениками. Музыка снова стала обычным школьным оркестром, исполнявшим новую композицию в необыкновенно жаркий день.
– Вот и хорошо, – произнес Генри. – Сегодня вечером у нас вечеринка в тогах, Ричард, в Литчфилд-хаус. Можешь прихватить с собой своих парней и эту твою детку-подружку.
А затем он ушел; на том месте, где он только что стоял, снова порхали вОроны.
Глава 13
Поначалу Адам решил, что ему что-то попало в глаз. Это началось, когда он еще стоял в чрезмерно жарком зале театра. Не столько какое-то раздражение, сколько ощущение переутомления, когда слишком долго таращишься на экран компьютера. Он вполне мог бы прожить с этим ощущением до конца дня, если бы оно не усугублялось. В довершение ко всему картинка перед глазами стала слегка размытой. Не слишком тревожное состояние само по себе, но в сочетании с тем, что он слишком явно чувствовал собственный глаз, оно уже требовало внимания.
Вместо того чтобы вернуться в один из учебных корпусов, он сбежал вниз по лестнице к боковой двери театра. Под сценой были туалеты, и именно туда он и направился, пробираясь мимо многоножек из сложенных друг на друга старых стульев, причудливых силуэтов фанерных деревьев и бездонных океанов черных занавесей, покрывавших все вокруг. Коридор был темным и узким, стены – ужасали облупившейся зеленой краской. Закрыв глаз рукой, Адам обнаружил, что все вокруг выглядело искаженным и пугающим. Ему снова вспомнился вид собственной дергающейся руки.
13
Flip a bird еще означает «показать средний палец», так что Гэнси слышит одновременно и «вот тебе птичка», и «пошел нафиг». –