Нервы Деклана разом натянулись как вязкие, тягучие струны.
– Вряд ли ты ждешь, что я поверю в это, – сказал он.
– Разумеется, я ничего подобного не жду, – возразил голос на другом конце – резкий акцент с ноткой веселости под аккомпанемент странной музыки. Деклан знал, что эту женщину зовут Сондок, и больше ничего. Она покупала мало, но если покупала, то без всяких сантиментов и соплей. Между ними была четкая договоренность: Деклан показывал ей магический артефакт, Сондок предлагала цену, Деклан передавал ей покупку, и они расходились в разные стороны до следующего раза. С ней Деклан не боялся, что его могут запихнуть в багажник отцовской машины, где он будет лежать и слушать, как его отца избивают снаружи; или наденут на него наручники и заставят смотреть, как один из амбаров возле их фамильного дома переворачивают вверх дном; или изобьют его до потери пульса и бросят полумертвого в комнате студенческого общежития.
Деклан ценил подобные мелочи.
Но никому из них нельзя было верить.
Осторожность, не паранойя.
– Как непостоянна нынче ситуация в Генриетте, – отметила Сондок. – Я слышала, что Гринмантл больше не заправляет там.
Непостоянна, да. Всего лишь слово. Когда-то давно Ниалл Линч продавал свои «артефакты» дилерам по всему миру. Каким-то образом список покупателей сократился до Колина Гринмантла, Ломоньера и Сондок. Деклан предполагал, что отец пошел на это из соображений безопасности, но мог ошибаться, думая, что Ниалл Линч принял это решение сам. Возможно, все остальные просто отвернулись от него.
– Что еще ты слышала? – поинтересовался Деклан, не подтверждая и не опровергая ее слова.
– Я рада слышать, что ты не доверяешь мне, – похвалила Сондок. – Твой отец слишком много болтал.
– Мне не нравится этот тон, – отозвался Деклан. Его отец и впрямь болтал слишком много. Но судить его мог лишь член семьи Линчей, а не какая-то корейская торговка незаконными магическими артефактами.
Музыка на заднем плане проскулила извинения.
– Да, это было невежливо с моей стороны. Ходят слухи, что в Генриетте кто-то предлагает на продажу что-то очень особенное, – уточнила Сондок.
И без того натянутые нервы Деклана натянулись еще больше.
– Не я.
– Я и не думала, что это ты. Как я уже сказала – это звонок вежливости. Я решила, что ты захочешь знать, не идут ли к твоей двери волки.
– И много волков?
Музыка споткнулась. Зазвучала вновь.
– Возможно, целая стая, и не одна.
Наверное, они узнали о Ронане. Деклан крепче сжал телефон в пальцах:
– Ты знаешь, за кем они охотятся, seonsaengnim[16]?
– Мм, – протянула Сондок. Этот звук подтверждал, что она поняла его попытку подлизаться к ней и не возражала против лести. – Этот секрет пока мало кому известен. Я позвонила в надежде, что дам тебе достаточно времени для действий.
– И как, по-твоему, я должен действовать?
– Не мне тебе говорить. Я тебе не мать и не отец.
– Ты знаешь, что у меня нет родителей, – напомнил ей Деклан.
На заднем плане музыка перешла на шепот и вздохи. Наконец, Сондок ответила:
– Я тебе не мать и не отец. Я – еще один волк. Не забывай об этом.
Он резко отодвинулся от окна:
– Извини. Это было грубо с моей стороны. Я благодарен тебе за звонок.
Мысленно он уже перебирал самые худшие варианты. Нужно вывезти Ронана и Мэтью из Генриетты – только это сейчас имело значение.
– Мне недостает находок твоего отца, – сказала Сондок, – они были так красивы. Он был очень беспокойным человеком, но разум его был прекрасен, прекрасен.
Она, вероятно, представляла, как Ниалл Линч осматривал свои шкафчики и сундуки в подвалах, тщательно каталогизируя найденные им предметы. Деклан же представил нечто более близкое к правде: как его отец сновидел в Барнсе, в гостиничных номерах, на диванах и даже на заднем сиденье машины, ныне принадлежавшей Ронану.
– Да, – произнес Деклан. – Да, я тоже так думаю.
Глава 29
Сон – всего пару часов. Завтрак – пропущен. На занятиях – отметились.
Гэнси не мог представить себе, насколько близок должен быть конец света – ну, или конец его мира – чтобы он мог оправдать прогул уроков и вместо этого отправиться на поиски Глендауэра, поэтому он не стал пропускать школу. Адам пошел, поскольку ни за что не бросил бы свои мечты о Лиге плюща[17], даже если бы они уносились от него прочь в зубах Годзиллы. К изумлению Гэнси, Ронан тоже отправился на занятия; они едва не опоздали из-за него, пока он искал свою форму среди бедлама, царившего в его комнате. Гэнси подозревал, что Ронан пошел на уроки только в качестве извинения за ночную ссору в неотложке. Впрочем, ему было все равно. Он просто хотел, чтобы Ронан немного примелькался в классах.
Генри догнал Гэнси в коридоре Борден-хауса, когда тот выходил из класса после урока (французского, поставленного взамен почившей латыни – Гэнси предпочитал латынь, но французский знал довольно сносно, так что ничего страшного не произошло). Генри пришлось бежать вприпрыжку, пока он не поравнялся с Гэнси: – Эй, младший. Все ли безоблачно в твоем мире после вчерашнего?
– Не слишком, но где-то рядом. Мы прекрасно провели время вчера в Литчфилде. С нашей стороны было невежливо так быстро уйти.
– После вашего ухода мы только смотрели клипы с телефонов. Настроение было уже не то. Я уложил детишек по кроваткам и почитал им сказку на ночь, но они все равно спрашивали о тебе.
Это вызвало у Гэнси смех:
– У нас вчера были приключения.
– Я так и подумал. И так им и сказал.
Гэнси осторожно добавил:
– Один старый друг чувствовал себя неважно.
Это не было ложью. Просто – не всей правдой. Самым краешком правды.
Генри поднял бровь, давая понять, что заметил этот краешек, но не стал требовать подробностей:
– С ним все в порядке?
Лицо Ноа, ставшее чернильно-черным. Сестра Ноа на сцене в академии. Кости, желтеющие под форменным свитером Эгленби.
– Есть повод быть оптимистами, – ответил Гэнси.
Ему показалось, что он произнес это совершенно обыденным тоном, но Генри быстро окинул его оценивающим взглядом. И снова задрал бровь:
– Оптимистами. Ага. Да, мальчик Гэнси, ты очень оптимистичный человек. Хочешь увидеть кое-что очень интересное, пока мы не пошли на обед?
Гэнси глянул на часы и понял, что Адам скоро начнет искать его в столовой. Генри быстро разгадал причину его беспокойства:
– Это здесь, в Борден-хаусе. Классная штука. Очень в твоем духе.
Это показалось Гэнси откровенной ерундой. Никто не знал, что будет в его духе, а что нет, даже сам Гэнси. Учителя и друзья семьи вечно собирали статьи и истории, которые, по их мнению, могли привлечь его внимание. Вещи, которые, как они думали, были очень в его духе. То, что ему предлагали с самыми добрыми намерениями, всегда касалось его очевидных интересов. Валлийские короли, старые «камаро» или другие молодые люди, путешествовавшие по миру из всяких эксцентричных соображений, непонятных больше никому. Никто не пытался копать глубже, и Гэнси думал, что он не очень-то вдохновляет людей на такое копание. В его прошлом было слишком много темных дней, и он предпочитал обращать лицо к солнцу. Очень в его духе. Что вообще было в его духе?
– Эта улыбка означает согласие? Да? Отлично, иди за мной, – Генри резко свернул налево и нырнул в узкую дверь с табличкой «Только для персонала». Борден-хаус изначально был жилым домом, а не учебным корпусом, и дверь вела на узкую лестницу. Дорогу освещал один-единственный причудливый канделябр. Испещренные узорами обои поглощали свет. Ребята направились вниз по лестнице.
– Это очень старое здание, Дик-третий. Тысяча семьсот пятьдесят первый год. Только представь, сколько всего повидал этот дом. Или услышал, поскольку у домов нету глаз.
– Закон о золотом стандарте, – произнес Гэнси.
– Что?
– Был принят в 1751 году. Запрет на выпуск валюты Новой Англией. Георг-третий стал принцем Уэльским в 1751 году, если я правильно помню.