Адам долгое время смотрел на фотографию, не понимая, почему она привлекла его внимание. Он резонно предположил, что это, вероятно, удивление, поскольку раньше считал, что Аврора – всего лишь пустая палитра, тихая и мягкая, такая, какой она была в Кэйбсуотере. Почему-то ему не приходило в голову, что она могла вести счастливый и активный образ жизни, раз уж Ронан так долго верил в то, что она настоящая, а не сновиденная.
А что было настоящим?
Возможно, его внимание привлек Ниалл Линч, более взрослая версия Ронана. Сходство, разумеется, не было идеальным, но достаточно близким, чтобы заметить манерность и привычки Ронана. Этот неистовый, сумасбродный отец; эта сумасбродная, счастливая мать. Внутри у Адама что-то болезненно сжалось.
Он ничего не понимал.
Он нашел комнату Ронана. Он понял, что это его комната, поскольку она была завалена всяким причудливым хламом. Собственно, это была более яркая версия его комнаты в Монмуте. Странные мелкие предметы были рассованы по всем углам и выглядывали из-под кровати. Сновидения юного Ронана или, может быть, подарки отца. Были здесь и самые обыкновенные предметы – скейтборд, потрепанный чемодан на колесиках, припавший пылью замысловатый музыкальный инструмент в открытом чехле, напоминавший волынку. Адам снял с полки сверкающую модель машинки, и та начала играть зловещую, но красивую мелодию.
Адама уже не держали ноги.
Он присел на край мягкого белого покрывала. На колени ему упал луч чистого белого света. Он был опьянен. Все в этом доме так уверенно стояло на своих местах, убежденное в своей сущности. Убежденное в своей желанности и нужности. Адам поставил машинку себе на колени, хотя музыка в ней уже умолкла. Машинка не имела какой-то конкретной марки – скорей, воплощала все модели легковых автомобилей с мощным двигателем в единой оболочке, совершенно не присущей таким автомобилям. Но она напомнила Адаму первую в его жизни вещь, которую он купил сам. Ненавистное воспоминание – такое, которое он порой случайно обходил по самому краю, когда засыпал, и его мысли катились к нему, а затем резко отстранялись, будто обжегшись. Он не помнил, сколько лет ему было тогда. Бабушка прислала ему открытку и десять долларов, еще в те времена, когда была в состоянии присылать открытки. На эту десятку он купил модель машинки, примерно такого же размера. «Понтиак». Он не помнил, где купил ее и почему именно эту модель; он даже не помнил, по какому поводу получил ту открытку. Единственное, что зафиксировалось в памяти – как он лежал на полу в своей комнате, катая машинку по ковру, и услышал, как его отец сказал в соседней комнате…
Мысли Адама подкатились к воспоминанию почти вплотную и отпрянули.
Но он коснулся капота сновиденной машинки и все равно вспомнил тот момент. Мучительное ожидание, что ему вот-вот доведется это вспомнить, было гораздо хуже самого воспоминания, поскольку длилось ровно столько, сколько Адам сопротивлялся ему. Иногда лучше сразу же сдаться.
«Я жалею о той минуте, когда кончил им в тебя», – сказал отец Адама. Он не кричал. Он не был зол. Он просто констатировал факт.
Адам помнил момент, когда до него дошло, что отец имел в виду его, Адама. Он не мог вспомнить, что именно ответила мать, в памяти осталось лишь настроение, с которым она отвечала – что-то вроде «я тоже не так себе это представляла» или «я хотела вовсе не этого». Единственное, что он помнил четко и наверняка – та машинка и слово «кончил».
Адам вздохнул. Невероятно, но некоторые воспоминания никогда не разлагались. В старые времена, может, даже парой месяцами раньше, Адам бы снова и снова возвращался к этому воспоминанию, будто одержимый, прокручивая его у себя в голове и упиваясь собственными страданиями. Стоило ему поддаться этому – и он уже не смог бы остановиться. Но теперь он мог ощутить болезненный укол воспоминания лишь однажды, а затем отложить его подальше на какой-нибудь другой день. Хоть и медленно, но он все же вытаскивал себя из того трейлера.
В коридоре заскрипела половица; в открытую дверь ударили костяшки пальцев. Адам поднял голову и увидел в дверях Ниалла Линча. Нет, это был Ронан. Его лицо было наполовину ярко освещено, наполовину в тени. Он выглядел сильным и естественным: большие пальцы, заложенные в карманы джинсов, кожаные браслеты, накрученные на запястье, босые ноги.
Он безмолвно пересек комнату и сел рядом с Адамом. Когда он протянул руку, Адам вложил машинку в его ладонь.
– Надо же, какое старье, – сказал Ронан. Он крутанул переднее колесо, и из машинки вновь зазвучала музыка. Они сидели так несколько минут, пока Ронан рассматривал машинку и крутил каждое колесо, и каждый раз играла новая мелодия. Адам наблюдал, как пристально Ронан вглядывается в швы на корпусе, опустив ресницы и скрыв под ними свои светлые глаза. Затем Ронан шумно выдохнул, опустил машинку на покрывало и поцеловал Адама.
Однажды, когда Адам еще жил в трейлерном городке, ему поручили скосить траву в их жалком дворике. Он толкал перед собой газонокосилку и вдруг понял, что в километре отсюда льет ливень. Он чувствовал его запах, этот земляной аромат дождя, обильно поливавшего почву, и одновременно тревожащий, электризующий запах озона. Он даже мог видеть его: дымчато-серая стена воды, заслонявшая вид на горы. Адам мог отследить движение пелены дождя, надвигавшейся на него через широкое засохшее поле. Дождь был проливным и темным, и Адам знал, что промокнет до нитки, если останется на улице. Ненастье двигалось медленно, и у Адама было время убрать газонокосилку и спрятаться самому. Вместо этого он стоял и смотрел, как приближается серая завеса. Даже в последнюю секунду, когда дождь уже барабанил по траве, прибивая ее к земле, Адам продолжал стоять на месте. Он закрыл глаза и отдался во власть бури.
Таким был и этот поцелуй.
Они поцеловались еще раз, и Адам ощутил все это не только на губах.
Ронан отстранился. Его глаза были закрыты. Он судорожно сглотнул. Адам смотрел, как вздымается и опадает его грудь, как меж бровей залегает складка. Он чувствовал, что стал столь же ярким, воздушным и нереальным, как свет, лившийся в окно.
Он ничего не понимал.
Прошло немало времени, прежде чем Ронан открыл глаза. На лице у него отразилась целая гамма чувств. Он поднялся на ноги, все еще глядя на Адама, а Адам смотрел в ответ, но ни один не произнес ни слова. Вероятно, Ронан хотел что-то услышать от него, но Адам не знал, что сказать. Персефона говорила, что он чародей, и его магия создавала связи между разрозненными предметами. Но сейчас его переполнял белый, мягкий свет, и он был не в состоянии установить какие-либо логические связи. Он знал, что из всех возможных вариантов в мире Ронан Линч был самым неуправляемым и трудным. Он знал, что Ронан – не тот, над кем можно проводить эксперименты. Он знал, что его рот все еще был теплым. Он знал, что когда-то поступил в Эгленби, потому что единственное, чего он хотел – это убраться как можно дальше от этого места и всего, что с ним связано.
Он был абсолютно уверен в том, что у Ронана этот поцелуй был первым в жизни.
– Я иду вниз, – сказал Ронан.
Глава 34
Когда-то Ниалл рассказал Ронану историю, которую тот не слишком хорошо запомнил, но которая ему всегда нравилась. В ней было что-то про мальчика, который о-о-чень сильно напоминал Ронана, как и многие мальчики в историях Ниалла. И еще про старика, который о-о-очень сильно напоминал Ниалла, как и многие мужчины в историях Ниалла. Старик, вероятно, был волшебником, а мальчик – его учеником, хотя, возможно, Ронан перепутал этот сюжет с каким-нибудь фильмом. В этой истории говорилось о волшебном лососе, который мог подарить счастье тому, кто его съест. Или, может, это была мудрость, а не счастье. В любом случае, старик был слишком ленив, занят или уехал куда-то по делам, так что у него не было времени ловить лосося самому, поэтому он велел мальчику поймать рыбу для него. Когда же рыба будет поймана, мальчик должен приготовить ее и принести старику. Мальчик сделал, как ему было велено, поскольку он был таким же умным, как и старый волшебник, но он случайно обжегся, пока готовил лосося. Не думая о том, что делает, он машинально сунул обожженный палец в рот и таким образом сам получил порцию магии.