– Думаю, ты – полная противоположность идиоту, – резюмировал Гэнси. – Я ничего такого не имел в виду. Я просто хотел сказать…
Все, что Ронан когда-либо говорил об Адаме, перестраивалось в голове Гэнси и обретало новый смысл. Каким же странным и причудливым созвездием они все были…
– Я не собираюсь дурить ему голову. Как ты думаешь, для чего я заговорил с тобой об этом? Я даже не знаю, как мне…
Адам умолк. Это была ночь откровений, но у обоих закончились убеждения, в которых они были твердо уверены.
Оба снова посмотрели в окно. Гэнси вытащил из кармана листик мяты и сунул в рот. Ощущение окружавшей их магии, сопровождавшее его весь вечер, усилилось. Все было возможно – и хорошее, и плохое.
– Я думаю, – медленно произнес Гэнси, – что тут важно быть честным с собой. Вот и все, что ты можешь сделать.
Адам расцепил сплетенные в замок пальцы:
– Думаю, именно это я и хотел услышать.
– Стараюсь, как могу.
– Я знаю.
В тишине они услышали, как Блу и Ронан разговаривают с Сироткой на кухне. Было что-то успокаивающее в теплом и знакомом бормотании их голосов, и Гэнси снова ощутил этот необъяснимый рывок времени. Будто он уже проживал этот момент раньше или проживет его в будущем. Желание обладать и само обладание слились воедино. Он с удивлением понял, что жаждет поскорей покончить с поисками Глендауэра. Он хотел перейти к остальной части своей жизни. До этой ночи он не слишком задумывался о том, что в его жизни могло бы быть что-то еще, кроме этого.
– Кажется, пришло время найти Глендауэра, – сказал он.
– Думаю, ты прав, – ответил Адам.
Глава 37
Если знать, откуда вести отсчет, эта история была о Генри Ченге.
Генри никогда не дружил со словами. Яркий тому пример: в первый месяц своей учебы в Эгленби он попытался объяснить это Джоне Майло, учителю английского, и в ответ услышал, что он слишком строг к себе. «У тебя прекрасный словарный запас», – сказал ему Майло. Генри сознавал, что у него прекрасный словарный запас. Но это слабо помогало, когда он пытался найти необходимые слова, чтобы выразить свою мысль. «Ты очень грамотно говоришь для парня твоего возраста, – добавил Майло. – Черт возьми, даже и для парня моего возраста». Но казаться человеком, точно выражающим свои ощущения словами, и быть им на самом деле – принципиально разные вещи. «Многие, у кого английский не родной язык, чувствуют то же самое, – закончил Майло. – Моя мать рассказывала мне, что она никогда не была собой, когда говорила по-английски».
Но проблема была не в том, что Генри не мог быть собой в полной мере, когда говорил по-английски. Он вообще не мог точно выразиться, когда говорил вслух. Его родным языком была мысль.
Так что он и сам не мог объяснить, что чувствует, пытаясь подружиться с Ричардом Гэнси и членами его королевской семьи. Он не мог подобрать слова, чтобы выразить причины, по которым он предложил ему свой самый потаенный секрет в подвале Борден-хауса. Он не мог описать, насколько трудно ему было ждать, примут ли его ветку мира.
Это значило, что ему придется просто убивать время в ожидании.
Поэтому он старался занять себя чем-нибудь.
Он привел в восторг Мурса, учителя истории, своим исследованием популяризации персональной электроники в странах первого мира; он разозлил Адлера, преподавателя по административному управлению, своими глубокими познаниями в разительном несоответствии рекламного и стипендиального бюджетов Эгленби. Он до хрипоты орал с другими болельщиками на футбольном матче Коха (они проиграли). Он взял баллончик краски и вывел «МИР ВАМ, СУКИ» на мусорном контейнере, стоявшем за кафе-мороженым.
У него еще оставалось полно времени днем. Ожидал ли он, что Гэнси сам позвонит ему? Он не мог выразить словами, чего именно ждет. Какого-нибудь стихийного бедствия. Нет, изменения климата. Резкой смены способов выращивания урожая на северо-востоке страны.
Солнце село. Ванкуверские парни вернулись в свои гнезда в Литчфилде и ждали от Генри приказов о выступлении. Он чувствовал себя виноватым примерно процентов на двадцать за то, что так жаждал подружиться с Гэнси, и Сарджент, и Линчем, и Пэрришем. Ванкуверская тусовка была потрясающей. Просто ему их было мало, но и тут слова подводили его, когда он пытался обрисовать причину. Может, потому, что они всегда смотрели ему в рот? Или не знали его секретов? Или потому, что теперь он хотел иметь не последователей, а друзей? Нет. Здесь было что-то большее.
– Вынеси мусор, – сказала ему миссис Ву.
– Я очень занят, тетушка, – ответил Генри, хотя на самом деле смотрел видео прохождения компьютерной игры, сидя перед монитором в одних трусах.
– Занят вынесением мусора, – отчеканила она и уронила два мешка с мусором на пол рядом с ним.
Так он и очутился на улице, выйдя через заднюю дверь на засыпанную гравием площадку, одетый лишь в футболку с Мадонной и любимые черные кеды. Небо над головой было пурпурно-серым. Где-то неподалеку сонно ворковал голубь. Все переполнявшие Генри чувства, которые он не мог описать словами, полились наружу.
Его мать была единственной, кто понимал, что Генри имел в виду, когда говорил, что не дружит со словами. Она точно так же пыталась объяснять свои чувства его отцу, особенно когда решила стать Сондок, а не оставаться его женой. «Вот что это означает, – говорила она, – но также и нечто большее». Эта фраза навсегда поселилась в голове Генри. Слова «нечто большее» отлично объясняли, почему он никогда не мог в точности сказать, что думает – нечто большее по смыслу всегда означало что-то, отличное от того, что у тебя уже было.
Он дал волю чувствам, выдохнув сквозь зубы, а затем мелкими шажками направился к мусорным бакам.
Когда он повернулся, у двери, из которой он только что вышел, стоял человек.
Генри остановился. Он не знал, как зовут этого человека – жилистого, седого, хладнокровного – но, кажется, понимал, с кем имеет дело. Чуть ранее он рассказал Ричарду Гэнси о том, чем занималась его мать, и теперь, несколько часов спустя, он оказался лицом к лицу с кем-то, кто, несомненно, пришел поговорить о ее бизнесе.
– Как думаешь, мы можем поговорить? – спросил человек.
– Нет, – ответил Генри. – Я так не думаю.
Он потянулся было за телефоном, обычно лежавшим в заднем кармане, но тут вспомнил, что на нем не было брюк. Он бросил взгляд на окна дома. Он искал не помощи – никто в доме не знал о матери Генри достаточно, чтобы заподозрить хотя бы малейшую опасность, даже если бы они выглянули в окно и увидели их. Он искал приоткрытые окна, через которые к нему могла бы прилететь Робопчела.
Стоявший перед ним мужчина картинно продемонстрировал Генри свои руки, чтобы тот увидел, что в них нет оружия. Как будто это что-то меняло.
– Уверяю тебя, у нас с тобой одни и те же цели.
– Моя цель – досмотреть прохождение EndWarden II. Даже не верится, что я наконец-то нашел кого-то, кто разделяет мои взгляды.
Незнакомец внимательно рассматривал его. Казалось, он просчитывает какие-то варианты.
– До меня дошли слухи, что здесь, в Генриетте, что-то затевается. Я не люблю, когда кто-то что-то затевает в Генриетте. Я предположил, что и ты предпочел бы не допускать в свою жизнь всякий сброд.
– И, тем не менее, – негромко ответил Генри, – ты пришел в мою жизнь.
– Почему бы тебе не облегчить мне задачу? Не очень хочется напрягаться.
Генри покачал головой.
Мужчина вздохнул. Не успел Генри среагировать, как тот мгновенно сократил дистанцию между ними, сжал Генри в не слишком дружеских объятиях и довольно небрежно выполнил прием, заставивший Генри едва слышно пискнуть и отшатнуться, ухватившись за свое плечо. Некоторые люди, наверное, кричали бы, но Генри был так же намерен сохранить свои тайны, как и стоявший напротив человек.
– Не трать мое время понапрасну, – сказал он Генри, – я ведь предлагал тебе по-хорошему.