Одно из деревьев сопротивлялось дольше всех остальных. Оно – точнее, она – была самым старым деревом в этом лесу и уже видела демона раньше. Она знала, что порой дело не в том, чтобы спастись, а в том, чтобы продержаться достаточно долго, чтобы кто-то другой пришел и спас тебя. И она держалась, и тянулась к звездам, даже когда демон вгрызался в ее корни, и держалась, и держалась, и пела другим деревьям даже тогда, когда ее ствол начал выгнивать изнутри, и держалась, и мечтала о небе даже тогда, когда ее развоплощали.
Другие деревья горестно стенали; если уж развоплотили ее, то кто сможет устоять?
Демон никогда не спал.
Глава 41
Если знать, откуда вести отсчет, эта история была о Гвенллиан.
В то утро, до рассвета, она проснулась с криком на устах.
– Вставай! – прорычала она себе, выпрыгивая из постели. Сначала она зацепилась за покатый потолок чердака прической, а потом ударилась головой и прижала ладонь к ушибленному месту. Снаружи еще не рассвело, серый предрассветный свет лился в окно, и она принялась щелкать выключателями, вертеть ручки и дергать провода, пока в комнате не зажглись все имевшиеся там лампочки. Тени качались то в одну сторону, то в другую.
– Вставай! – повторила она. – Матушка, матушка!
Сны все не отлипали от нее: истаивавшие чернью деревья и шипение демона-развоплотителя; она взмахнула руками вокруг головы, чтобы снять паутину со своих глаз и ушей. Она стащила платье через голову и натянула юбку, сапоги и свитер; ей требовалась броня. Затем она пробралась через разложенные на полу карты и разбросанные травы, которые она жгла для медитаций, и направилась прямиком к зеркалам, оставленным на чердаке ее предшественницей. Нив, Нив, милая Нив. Гвенллиан узнала бы ее имя, даже если бы остальные ей не сказали, потому что оно непрестанно звучало в шепоте, пении и шипении зеркал. Как же они обожали ее и ненавидели. Судили ее и восхищались ею. Возвышали и низвергали ее. Нив, Нив, ненавистная Нив, она требовала уважения всего мира и сделала все, чтобы добиться его. Но в итоге именно Нив, Нив, милая Нив не проявила уважение к самой себе.
Высокие зеркала в полный рост были установлены друг напротив друга, бесконечно отражая отраженное. Нив провела какой-то сложный ритуал, чтобы в зеркалах отражались все вероятности, которые она могла вообразить для себя, а затем еще больше вероятностей, и в итоге одна из них пожрала ее. Правильные ведьмовские чары, как сказали бы женщины из замка Сикарт. Их всех отправили бы в лес.
Гвенллиан стояла между зеркал. Их магия с завываниями дергала и тащила ее в разные стороны. Зеркало не должно было показывать столько времен сразу; большинство людей не обладали силой, чтобы видеть столько вероятностей одновременно. Но Гвенллиан тоже была зеркалом, поэтому магия обтекала ее, не причиняя вреда, когда она прижимала ладони к одному из зеркал. Она тянулась вдаль, изучая все вероятности, и искала, искала, мечась от одной ложной истины к другой.
– Матушка, матушка, – пробормотала она. Ее беспорядочные мысли начинали мутировать, если она сразу же не проговаривала их.
А вот и мать: в этой текущей реальности, в этой текущей вероятности, в реальности, где сама Нив была мертва. Развоплощавшийся лес и мать Гвенллиан, развоплощенная вместе с ним.
Развоплощенная.
Развоплощенная.
Раз…
Издав истошный вопль, Гвенллиан сбила зеркала на пол. Внизу кто-то вскрикнул; дом просыпался. Не переставая кричать, Гвенллиан заметалась по комнате в поисках инструмента или оружия. На чердаке не было предметов, которыми можно было бы нанести хороший удар… А! Она схватила настольную лампу, вырывая шнур из стены, и с грохотом понеслась вниз по лестнице. Бух-бух бух-бух – отзывался каждый ее шаг по ступенькам.
– Артемусссс! – наполовину проворковала, наполовину прострекотала она, проскальзывая в кухню, освещенную лишь крохотной лампочкой над духовкой и тусклым серым светом из окна над раковиной. Снаружи все затянул туман, поглотив солнце. – Артемусссссс!
Он не спал; вероятно, ему приснился тот же сон, что и ей. Ведь в их венах текла одна и та же звездная субстанция.
– Уходи, – донесся его голос из-за двери.
– Открой дверь, Артемуссс! – прошипела Гвенллиан. Она тяжело, прерывисто дышала. Ее трясло с головы до ног. Лес – развоплощен, ее мать – развоплощена. И этот трусливый чародей, прячущийся в чулане, убил всех своей бездеятельностью. Она подергала дверь; он чем-то подпер ее изнутри.
– Не сегодня! – крикнул Артемус. – Спасибо, не стоит! Слишком много событий за это десятилетие. Может быть, попозже! Я не вынесу шока! Спасибо за внимание.
Он был советником королей.
Гвенллиан шарахнула лампой о дверь. Лампочка с серебряным звоном разлетелась на мельчайшие осколки; край лампы оставил трещину в тонком фанерном листе, из которого была сделана дверь. Гвенллиан пропела:
– Кролик-кролик, в норку шнырь, в норку шнырь, и лисенок в норку шнырь, в норку шнырь, и щеночек в норку шнырь, в норку шнырь. Выходи, кроличек, у меня есть вопросы. О демонах.
– Я – медленно растущий организм! – взвыл Артемус. – Я не могу так быстро приспосабливаться!
– Если к нам залез грабитель – приходите вечером после работы! – донесся крик Каллы со второго этажа.
– Ты знаешь, что случилось с моей матушкой, ты, гнилье? – Гвенллиан вырвала лампу, застрявшую в щели, чтобы врезать ею по двери еще раз. Щель стала шире. – Я скажу тебе, что я видела в своих зеркальных зеркалах!
– Уходи, Гвенллиан! – крикнул Артемус. – Я ничем не могу помочь никому из вас! Оставь меня в покое!
– Ты можешь сказать, где мой отец, ты, мелкий сорняк! В какой дыре ты его закопал?
Хрясь!
Дверь развалилась на две части; Артемус отпрянул в темноту. Он свернулся клубком на пластиковых контейнерах, многоразовых пакетах для продуктов и мешках с мукой и заслонил руками свое вытянутое худое лицо, когда она замахнулась на него лампой.
– Гвенллиан! – вскрикнула Блу. – Что ты делаешь? Дверь стоит денег!
Вот и дочурка Артемуса – он даже ногтя ее не стоил – прибежала к нему на помощь. Она ухватила Гвенллиан за руку, чтобы не дать ей размозжить лампой череп этому негодному трусу.
– Не хочешь ли порасспросить его, синяя лилия? – завопила Гвенллиан. – Я не единственная, кому нужны ответы. Ты слышал, как кричала моя матушка, Артемуссссс?
– Гвенллиан, перестань, – сказала Блу. – Еще очень рано, и мы спим. Ну, спали.
Гвенллиан выронила лампу, вырвала руку из пальцев Блу и схватила Артемуса за руку и за волосы. Он заскулил, как побитый пес, когда она выволокла его из кладовки.
– Мама! – закричала Блу, прикрыв глаз рукой. Артемус распростерся на полу между ними, опасливо поглядывая на них снизу вверх.
– Говори, насколько силен этот демон, Артемус! – прошипела Гвенллиан. – Говори, кто будет следующим. Говори, где мой отец. Говори, говори!
Внезапно он вскочил на ноги и бросился бежать. Гвенллиан сделала попытку сцапать его на бегу, но поскользнулась на осколках разбитой лампочки. Она упала на пол, больно ударившись бедром, и тут же поднялась, цепляясь ногтями за все, что могло сойти за опору. Артемус вылетел через стеклянную дверь на задний двор, прежде чем она успела выпрямиться, и когда она выскочила в залитый туманом двор вслед за ним, он уже успел взобраться на нижнюю ветку старого бука.
– Оно не примет тебя, ты, трус! – выкрикнула Гвенллиан, хоть и боялась, что все же примет. Она бросилась за ним и принялась взбираться на дерево. Деревья и ветви были ей знакомы, вдобавок, она лазила быстрее, чем он.
– Ты, интриган, ты, мечтатель, ты… тыыыы! – рычала она.
Ее платье зацепилось за ветку и тем самым подарило Артемусу несколько секунд. Артемус вытянул руки, нащупал ветвь и взобрался еще выше. Когда Гвенллиан полезла следом, листья вокруг нее сердито зашумели, а мелкие ветки начали обламываться под ее весом.