– Убейте демона, – велел он им всем. – А я постараюсь разобраться с остальным. Я когда-нибудь вернусь сюда?
Мора молча прижала ладонь к его щеке. Он поцеловал ее, обнял Блу и уехал.
Джими и Орла тоже уехали, чем немало шокировали остальных. Они не заслуживали того, чтобы оказаться на линии огня, пояснила Мора, поэтому отправились погостить к старым друзьям в Западной Вирджинии, пока окончательно не прояснится ситуация с Генриеттой и всеми медиумами, оставшимися в городе.
Все назначенные встречи были отменены, так что клиентов не было, а все телефонные звонки сразу переключались на голосовую почту. В доме остались только Мора, Калла и Гвенллиан.
Казалось, это был конец всего.
– Где Ронан? – спросила Блу у Адама.
Адам вывел Блу и Гэнси из дома в зябкий осенний день, стараясь шагать плавно, чтобы не потревожить нахохлившуюся у него на плече Чейнсо; головка птицы поникла. Машина Ронана стояла у обочины чуть дальше по улице.
Ронан без движения сидел за рулем «БМВ», уставившись на какую-то точку на дороге. Над пассажирским сиденьем играл свет… нет, это была не игра света. Там сидел недвижимый Ноа, едва цеплявшийся за свое подобие существования. Он и без того все время горбился, но, увидев швы на лице Блу, согнулся еще сильнее.
Блу и Гэнси подошли к машине со стороны водителя и стали ждать. Ронан не опустил стекло и даже не посмотрел на них, поэтому Гэнси надавил на ручку дверцы, обнаружил, что она незаперта, и открыл ее.
– Ронан, – позвал он. От его мягкого, ласкового тона Блу едва не расплакалась.
Ронан не повернул головы. Он держал ноги на педалях, а руки – на нижней части руля. Его лицо было довольно спокойным.
Как это ужасно – представлять, будто он был последним из оставшихся в городе Линчей.
Адам, стоявший рядом с Блу, задрожал всем телом. Блу обняла его одной рукой. Было жутко даже думать о том, что Ронан и Адам вдвоем побывали в аду, пока она и Гэнси обедали. Отважные чародеи Гэнси, оба сраженные ужасом.
Адам снова задрожал.
– Ронан, – позвал Гэнси второй раз.
Ронан ответил низким, негромким голосом:
– Я жду, чтобы ты сказал мне, что делать, Гэнси. Скажи, куда мне идти.
– Мы не можем повернуть все вспять, – произнес Гэнси. – Я не могу вернуть все это обратно.
Ронан оставался невозмутим. Видеть его глаза пустыми, лишенными огня и кислоты, было страшно.
– Пойдем в дом, – попросила Блу.
Ронан и это проигнорировал.
– Я знаю, что ничего не могу исправить. Я не идиот. Я хочу убить его.
Мимо них с рокотом пронесся автомобиль, по широкой дуге объехав стоявших у открытой дверцы машины Ронана ребят. Весь район, казалось, сжимался вокруг них, донимая их своим присутствием, наблюдая. В машине Ноа наклонился вперед, чтобы заглянуть ребятам в глаза. Его лицо было жалким; он дотронулся до собственной брови, там, где у Блу были царапины.
«Ты не виноват, – послала Блу мысль в его сторону. – Я не сержусь на тебя. Пожалуйста, не прячься от меня».
– Я не позволю ему добраться до Мэтью, – сказал Ронан. Он вдохнул ртом и выдохнул через нос. Медленно, с умыслом. Все вокруг было медленным и преднамеренным, упрощенным до состояния едва уловимого контроля. – Я чувствовал его во сне. Я чувствовал, что он хочет. Он развоплощает все, что я сновидел. Я не дам этому случиться. Я не собираюсь терять кого-то еще. Вы знаете, как убить его.
– Я не знаю, как найти Глендауэра, – признался Гэнси.
– Ты знаешь, Гэнси, – ответил Ронан, и в его голосе впервые послышались эмоции. – Я знаю, что ты знаешь. Я буду сидеть здесь и ждать, когда ты будешь готов идти за ним, а потом пойду туда, куда ты скажешь.
О, Ронан.
Взгляд Ронана по-прежнему был устремлен на дорогу впереди. По его носу скатилась слеза и повисла на подбородке, но он даже не моргнул. Когда Гэнси не ответил, Ронан не глядя взялся за дверную ручку, словно точно знал, где она. Он потянул дверцу на себя, сбрасывая руку Гэнси. Дверца закрылась тихо, без знакомого Блу оглушительного хлопка, с которым Ронан обычно закрывал ее.
Они стояли на улице у машины их друга, и ни один из них не произносил ни слова и не двигался. Ветер гнал сухую листву по улице в ту сторону, куда смотрел Ронан. Где-то в этом мире было чудовище, пожиравшее его сердце. Блу не могла слишком глубоко задумываться о деревьях в Кэйбсуотере, пострадавших от нападения, а иначе ее охватывала невыносимая тревога.
– Это та языковая коробка-загадка на заднем сиденье? – спросила она. – Он мне нужен. Я собираюсь поговорить с Артемусом.
– Разве он не внутри дерева? – удивился Адам.
– Да, – ответила Блу. – Но мы довольно давно говорим с деревьями.
–––
Через несколько минут она уже пробиралась через ветвистые корни старого бука прямо к его стволу. Гэнси и Адам хотели пойти следом, но получили строгий приказ оставаться на заднем дворе у самой двери и не подходить ближе. Это касалось только ее, ее отца и ее дерева.
Она надеялась на это.
Она не могла сосчитать, сколько раз она сидела под этим буком. У других людей был любимый свитер, или любимая песня, или любимый стул, или любимая еда, а у Блу был этот старый бук на заднем дворе. Разумеется, это было не просто дерево – она любила все деревья, но это дерево было постоянной и неотъемлемой частью всей ее жизни. Она знала каждое углубление в его коре, знала, насколько он вырос за год, и даже узнавала особенный аромат его листьев, когда они начинали пробиваться из почек весной. Она знала это дерево так же хорошо, как и любого обитателя дома номер 300 по Фокс-уэй.
Сейчас она сидела среди его прорвавшихся наружу корней, скрестив ноги и держа на коленях коробку-загадку и блокнот. Изрытая корнями земля была мокрой и холодной; будь она попрактичнее, то захватила бы с собой какую-нибудь подстилку.
Или же ей полагалось чувствовать ту же землю, которую чувствовало дерево.
– Артемус, – позвала она, – ты слышишь меня? Это Блу. Твоя дочь. – Едва она произнесла это, ей в голову пришло, что, может, это неверная тактика. Может, он не хотел, чтобы ему напоминали об этом, поэтому она поправила себя: – Дочь Моры. Заранее прошу прощения за свое произношение, но учебников по этому языку нет.
У нее возникла эта идея – воспользоваться коробкой-загадкой Ронана – чуть раньше в тот же день, когда она разговаривала с Генри. Он объяснял ей, как Робопчела передавала его мысли и самую его сущность гораздо точнее и четче, чем любое произнесенное им слово. Она стала размышлять над тем, как деревья в Кэйбсуотере изо всех сил искали способ общаться с людьми, сначала по-латыни, потом по-английски; она вспомнила, что у них был и другой язык, на котором они, по-видимому, общались между собой – тот самый язык сновидений, бывший среди прочих языков в этом кубике-переводчике Ронана. Артемус, казалось, даже и близко не умел выражать свои мысли. Может быть, это поможет. По крайней мере, это создаст впечатление, что Блу пытается сделать хоть какой-то шаг навстречу.
Она крутила диски, чтобы перевести то, что хотела сказать, на язык сновидений, и записывала в блокнот появлявшиеся слова. Она медленно, но неуверенно прочла написанное вслух. Она чувствовала присутствие Адама и Гэнси, но это отнюдь не причиняло ей неудобство, а наоборот – успокаивало. Ей приходилось проводить и более глупые ритуалы в их присутствии. Произнесенные вслух предложения немного напоминали латынь. В голове Блу они означали следующее:
«Мама всегда говорила мне, что ты, как и я, интересовался миром, природой и тем, как люди взаимодействуют со всем этим. Я подумала, что, может, мы могли бы поговорить об этом на твоем языке».
Она сразу же хотела перейти к вопросам о демоне, но уже видела однажды, чем это закончилось, когда Гвенллиан пыталась расспросить его. Так что теперь она просто ждала. Задний двор был таким же, как и раньше. У нее вспотели руки. Она не совсем понимала, чего ждет.