– Спасибо за помощь, Робопчела.
Гэнси беззвучно рассмеялся:
– Ладно, а теперь… Погоди. Робопчела может найти нам съезд с шоссе?
С каждым километром вороны все дальше отрывались от линии автострады, и теперь становилось ясно, что их отклонение от прямого курса стабилизировалось.
Генри постучал по экрану:
– Через три километра. Съезд 23.
Эти три километра слишком увеличивали разрыв между воронами и машиной.
– Может ли Робопчела лететь за птицами?
– Сейчас узнаю.
Они неслись дальше, а стая тем временем растворялась в темноте, пока не исчезла совсем. Сердце Гэнси колотилось с невообразимой скоростью. Ему приходилось доверять Генри; а Генри приходилось доверять Робопчеле. Добравшись до нужной отметки, Гэнси резко свернул с автострады и понесся дальше. Воронов и след простыл: вокруг царила лишь обычная ночь. Он почувствовал себя странно, когда понял, что знает, где они находятся – неподалеку от Делаплейн и довольно далеко от Генриетты. Это был мир старинных богатых семей, лошадиных ферм, политиков и миллиардеров, владевших компаниями по производству шин. Совершенно неподходящее место для древней, неконтролируемой магии. Днем оно выглядело олицетворением благородной прелести – место, которое так долго и любовно взращивали и облагораживали, что было невозможно представить себе никакое безобразие на этой территории.
– А теперь куда? – спросил Гэнси. Они мчались в никуда, в заурядность, в жизнь, которую Гэнси уже прожил.
Генри ответил не сразу, склонившись над телефоном. Гэнси хотелось вдавить педаль газа до самого пола, но если они едут не в том направлении, то смысла в этом не было.
– Генри.
– Прости, прости. Есть! Жми на газ и поворачивай направо, как только сможешь.
Гэнси выполнил указание с такой прытью, что Генри пришлось схватиться за ручку на потолке кабины, чтобы удержаться.
– Круто! – сказал он. – А еще – ого!
Внезапно они снова увидели воронов; идеально-черная стая на фоне темно-лилового неба кувыркалась в воздухе, разлетаясь и снова сбиваясь в кучу над деревьями. Генри стукнул кулаком по потолку салона в молчаливом ликовании. «Фискер» выехал на широкое четырехполосное шоссе, на котором в обоих направлениях не было ни души. Гэнси только начал ускоряться, как вороны взметнулись вверх мощным птичьим торнадо, захваченные невидимым восходящим потоком воздуха, и резко переменили курс. Фары «фискера» высветили знак частной собственности в начале подъездной дорожки, уходившей в сторону от шоссе.
– Туда! Туда! – выкрикнул Генри. – Остановись!
Он был прав. Птицы резко остановились возле подъездной дорожки. Гэнси уже промчался мимо. Он окинул взглядом дорогу впереди; места для разворота нигде не было. Он не мог упустить птиц. Он не мог и не собирался их упускать. Опустив стекло, он высунул голову из окна, чтобы убедиться, что ночная дорога позади него все еще была пуста, а затем сдал назад. Коробка передач издала протестующий, взволнованный визг.
– Порядок, – сказал Генри.
«Фискер» взбирался по крутой подъездной дорожке. Гэнси даже не остановился при мысли, что в доме кто-то может быть. Было поздно, он – странный мальчишка в запоминающейся крутой тачке, а это – чей-то личный уголок старомодного мира. Но это не имело значения. Он придумает, что сказать владельцам поместья, если надо. Он не может упустить воронов. Только не в этот раз.
Фары высветили неухоженное былое величие: обрамлявшие дорожку булыжники, похожие на торчащие из земли обломки зубов, и прораставшая между ними трава; старый низенький заборчик, в котором не хватало досок; потрескавшийся асфальт и пробивавшиеся сквозь щели сорняки.
Теперь ощущение соскальзывания времени стало еще сильнее. Он здесь уже бывал. Он уже делал это; он уже проживал эту жизнь.
– Ну и место, чувак, – сказал Генри, вытягивая шею, чтобы рассмотреть все как следует. – Прямо как музей.
Дорожка поднималась вверх по склону, пока не достигла гребня холма. Она оканчивалась большой круговой развязкой, а сразу за ней темной громадиной высился дом. Впрочем, нет, это был не дом. Гэнси, выросший в особняке, сразу понял, что перед ним именно особняк. Он был больше, чем нынешний дом его родителей, и украшен колоннами, и смотровыми площадками на крыше, и портиками, и оранжереями – раскинувшееся на холме великолепие, кирпич и эмульсия. Впрочем, в отличие от поместья его родителей, самшитовые деревья здесь гибли под натиском сорняков, а плющ зеленой массой сползал по кирпичным стенам прямо на лестницу, ведшую к парадной двери. Из земли у крыльца торчали неровные, уродливые розовые кусты.
– Не слишком привлекательно выглядит для продажи, – отметил Генри. – Явно нуждается в ремонте. Но на крыше можно устраивать шикарные вечеринки в стиле зомби.
Пока «фискер» медленно ехал по круговой подъездной дорожке, вороны наблюдали, рассевшись на крыше и перилах смотровой площадки. Гэнси охватило чувство дежа вю – как в моменты, когда он смотрел на Ноа и одновременно видел и его мертвую, и живую версию.
Гэнси задумчиво потер нижнюю губу:
– Я уже бывал здесь.
Генри всматривался в воронов, которые всматривались в него в ответ и не шевелились. Ждали.
– Когда?
– Здесь я когда-то умер.
Глава 52
Еще до погружения в сон Ронан знал, что Кэйбсуотер окажется невыносимым, но он не до конца понимал, насколько.
Самым худшим было вовсе не то, что он видел; самым худшим были эмоции. Демон все еще трудился над деревьями, землей и небом, но он также осквернял ощущения – все то, что делало сон сном, даже если в нем не было никаких пейзажей. Теперь лес был как порывистый вдох сквозь зубы после высказанной лжи. Как будто сердце уходит в пятки, когда находишь труп. Как будто тебя терзают мысли о том, что тебя бросят, что ты создаешь слишком много проблем, что тебе лучше умереть. Это был стыд, который испытываешь, когда желаешь чего-то, чего тебе желать не следует; отвратительное возбуждение, когда ты на волоске от смерти. И все это – одновременно.
В кошмарах Ронана раньше присутствовали всего лишь одно-два подобных ощущения. Крайне редко он испытывал их все. Это было еще тогда, когда за ним охотился его ночной ужас, жаждавший убить его.
Впрочем, тогда он пребывал в этих кошмарах в одиночку. Сейчас Мора и Калла поддерживали его в мире, где он просыпался – Калла сидела на капоте его машины, а Мора – на заднем сиденье. Их энергия ощущалась как руки, закрывавшие его голову, заглушавшие часть ужасных звуков вокруг. Вдобавок, во сне с ним был разум Адама. В реальном мире Адам ясновидел на пассажирском сиденье рядом с ним, а здесь – он стоял в этом разрушенном лесу, сгорбившись, недоумевая.
Нет. Ронан вынужден был признать, что, хоть они и облегчали ему задачу, их присутствие не особо отличало его старые кошмары от нынешнего. Единственной разницей было то, что тогда кошмары хотели умертвить его; и Ронан сам хотел умереть.
Он огляделся по сторонам, ища какое-нибудь безопасное место, где он сможет сотворить задуманное без риска. Но такого места не было. Единственными неоскверненными объектами в этом сне были Адам и он сам.
Значит, он будет держать этот предмет в руках. Ронан сжал ладони вместе, представляя, как между ними формируется крошечный светящийся шарик. Демону было без разницы, где и что разрушать. У себя над ухом Ронан услышал судорожный вздох. Несомненно, исходящий от его отца. Несомненно, испытывавшего боль. Умиравшего в одиночестве.
Твоя вина.
Ронан оттолкнул эту мысль подальше. Он думал о крошечном огоньке, который создавал, чтобы найти Гэнси. Он представлял его вес, размер, контуры его крошечных крылышек.
– Неужели ты вправду думал, что я останусь здесь ради тебя? – с ледяным презрением прошипел Адам над другим его ухом.