Она не родилась международным арт-дилером и мелким криминальным боссом. Это началось всего лишь как простое желание чего-то большего, а затем медленно переросло в осознание того, что на выбранном ею пути нечто большее было недостижимым. Она была замужем за неглупым парнем, с которым познакомилась в Гонконге, и родила нескольких сообразительных детей, которые в основном пошли по стопам отца, кроме одного. И она уже видела, как закончится ее жизнь.
А затем она сошла с ума.
Это состояние длилось недолго – может быть, год странных припадков, видений и блужданий по улицам в полной бессознательности. Когда же ей стало лучше, она обнаружила, что у нее открылся «третий глаз» и появился дар шаманства, и теперь она собиралась сделать на этом карьеру. Она сменила свое имя на Сондок – и так родилась легенда.
Каждый день ей доводилось сталкиваться с чудесами.
Робопчела стала первым подтверждением того, что ей был уготован именно этот путь. Ее средний сын Генри был блистательным молодым человеком, но, казалось, так и не овладел искусством излучения своего внутреннего света в мир. Поэтому, когда Ниалл Линч предложил найти для нее какую-нибудь безделицу, символический подарок, волшебную игрушку, которая могла бы помочь ему, она прислушалась. Прекрасная пчела поразила ее с первого взгляда. Разумеется, Линч показал пчелу и Ломоньеру, и Гринмантлу, и Валькезу, и Маки, и Зи, но это было ожидаемо, поскольку он был бродягой и не мог сдержать свои порывы. Но, познакомившись с Генри, он продал пчелу Сондок за какую-то мзду, и она никогда не забывала этого.
Разумеется, это оказалось и подарком, и наказанием, поскольку чуть позже Ломоньер похитил Генри, чтобы потребовать пчелу в обмен.
Она отомстит ему за это.
Она не жалела ни о чем. Она не могла принудить себя к этой жалости, даже когда ее бизнес начинал угрожать ее детям. Этот путь был предопределен судьбой, и она чувствовала, что поступает правильно, даже если это было нелегко.
Оказавшись рядом с Серым, бывшим наемником Гринмантла, на парковке за пределами студенческого городка академии Эгленби, и услыхав, что кровь на его ботинках принадлежала Ломоньеру, она сразу же заинтересовалась всем, что он мог ей сообщить.
– Новый смелый способ вести дела, – негромко сказал Серый, когда парковка начала заполняться людьми отталкивающей наружности. Их было немного, но все они обладали властью в определенных кругах. Не то чтобы они выглядели угрожающе, нет. Просто в их облике было что-то такое, что сразу давало понять – они видят мир совсем не так, как ты. Они очень отличались от людей, которые приходили в академию предыдущим вечером на мероприятие по сбору средств. Чисто технически оба этих собрания тем или иным образом относились к политике.
– Этичный способ, – продолжал Серый. – У мебельных магазинов надо поставить вооруженную охрану, которая не даст людям дубасить персонал и выносить диваны. Вот такой бизнес я хотел бы себе.
– Этого непросто достичь, – ответила Сондок, тоже стараясь говорить тихо. Она следила за подъезжавшими машинами и поглядывала на экран своего телефона. Она знала, что Генри было велено держаться подальше отсюда, и верила, что он не полезет на рожон, но она не доверяла Ломоньеру, ни капельки. Лучше не соблазнять их и не показывать, что Генри и его пчела где-то поблизости. – Люди привыкли выносить диваны, и ни один не перестанет их воровать, пока остальные тоже воруют.
– Возможно, поначалу придется их переубеждать, – признал Серый.
– Это может занять годы.
– Я не тороплюсь, – ответил он. – И я не отступлюсь, если меня поддержит определенное количество людей, также заинтересованных в таком бизнесе. Людей, которые мне нравятся.
Наконец, прибыли братья Ломоньеры. Один из них держал телефон у уха. По его лицу было заметно, что он пытается связаться с третьим братом, но третий брат уже был не в том состоянии, чтобы ответить на звонок. Серый обсудит это с ними после продажи. И будет переубеждать их при помощи некоторого воистину фантастического оружия, найденного им на ферме Линчей.
– Я не отношусь к людям, которые тебе нравятся, – заметила Сондок.
– Ты относишься к людям, которых я уважаю, а это почти то же самое.
Она улыбнулась, дав ему понять, что понимает и принимает его попытку польстить ей: – Возможно, мистер Грэй. Это соответствует моим интересам.
И тут прибыла Пайпер Гринмантл.
Ну, точнее, она прибыла не первой. Первым прибыл ужас. Это ощущение ударило собравшихся как резкий приступ тошноты, заставив их задрожать с головы до ног, схватиться за горло или упасть на колени. На дворе стояло позднее утро, но небо внезапно показалось всем темнее. Это был первый признак того, что грядущая продажа запомнится всем присутствующим на долгие годы.
Значит, сперва ужас, а следом – Пайпер. Она прибыла по воздуху, и это был второй признак того, что продажа будет весьма и весьма необычной.
Когда она приземлилась, стало ясно, что она прилетела на ковре из крошечных черных ос, которые сразу рассыпались в разные стороны, едва коснувшись асфальта.
Она отлично выглядела.
Это было удивительно по многим причинам: во-первых, по слухам, она погибла еще до того, как ее подобострастный супруг был убит осами в своей квартире, но вот она стоит перед ними живее всех живых. Во-вторых, в руках она держала черную осу длиной почти полметра, а большинство людей никак не могли бы выглядеть такими спокойными и собранными, как она, если бы в руках у них было жалящее ядовитое насекомое каких угодно размеров.
Она направилась к Ломоньеру, явно намереваясь обменяться с ним приветственными поцелуями, но оба брата отшатнулись от насекомого. Это был третий признак того, что события развиваются несколько необычно, поскольку Ломоньер никогда не выглядел таким встревоженным.
– Вот это нехорошо, – едва слышно выдохнул Серый.
Теперь было очевидно, что ужас исходил или от самой Пайпер, или от осы в ее руках. Это ощущение накатывало на Сондок приступами дурноты, болезненно напоминая ей о периоде ее безумия. Ей хватило всего мгновения, чтобы понять, что напоминания были вербальными – она слышала, как кто-то произносит эти слова у нее в голове. На корейском языке.
– Спасибо всем, что пришли, – величественно произнесла Пайпер. Она вскинула голову, прищурившись, и Сондок поняла, что ей тоже что-то нашептывают. – Теперь, когда я стала свободной женщиной, я намереваюсь самостоятельно заниматься торговлей предметами роскоши и магическими артефактами, и я собираюсь торговать только самым невероятным паранормальным дерьмом, которое только можно вообразить. Надеюсь, вы все начнете доверять мне как источнику самых качественных артефактов. И вот наш первый лот, ради которого вы все собрались здесь сегодня, – она подняла руку, и оса переползла ближе к ее ладони. Толпа разом содрогнулась; с этой осой было явно что-то не так. Исходивший от нее ужас да плюс размеры, да плюс ее вес, под которым провисала ткань рукава Пайпер. – Это – демон.
Да. Сондок сразу поверила в это.
– Он благоволит ко мне и исполняет мои желания, как вы уже наверняка заметили по сказочному состоянию моих волос и кожи, но я готова передать его другому пользователю, чтобы перейти к поискам чего-нибудь нового и великолепного! Ведь все дело в постоянном развитии, не так ли? Да!
– А это… – начал было один из мужчин в группе. Кажется, его звали Родни. Он даже не знал, как и что спрашивать.
– Как это работает? – спросила Сондок.
– В основном я просто прошу его выполнить мои желания, – сказала Пайпер, – и он выполняет. Я не особо религиозна, но, думаю, кто-нибудь из религиозных кругов мог бы заставить его показывать изумительные фокусы. Он сделал для меня дом и эти туфли. А что он мог бы сделать для вас? Да что угодно. Ну что, начнем торги, папа?
Ломоньер еще не пришел в себя. Когда находишься в присутствии демона, самочувствие не улучшается, скорей, наоборот. Противоположность адаптации – вот что это было за чувство. Рана, боль в которой переходила от тупой к острой. Особенно трудно было вытерпеть шепот в голове, потому что это был не совсем шепот. Это были чужие мысли, беспомощно перемешивавшиеся с твоими, пока ты не переставал различать их. Сондок пережила целый год безумия и потому могла терпеть. Она вполне могла определить, какие мысли принадлежали демону: они были самыми омерзительными и звучали задом наперед. Мысли, способные развоплотить мыслителя.