Зажужжал его мобильник, и Чейнсо взлетела на спинку дивана. Обычно он не проверял, кто звонит, но его так взволновало ощущение пустоты во сне, что он воспользовался своими новообретенными пальцами, чтобы вытащить телефон из кармана и убедиться, что это не Мэтью.
Это был Гэнси.
"Пэрриш хочет знать, не прикончил ли ты себя в сновидении только что, так что лучше ответь".
Прежде чем Ронан понял, какие именно эмоции в нем вызвало то, что Адам знал о сне, Чейнсо, сидевшая на спинке дивана, внезапно низко нагнула голову. Перья у нее на шее встали дыбом. Ее взгляд был прикован к чему-то в противоположном конце комнаты. Приподнявшись на локтях, Ронан осмотрел комнату. Поначалу он не увидел ничего, кроме обычного бардака. Кофейный столик, телевизор, шкафчик с играми, подставка для тростей. Затем он заметил движение под столом.
И застыл.
Медленно, очень медленно к нему пришло осознание, что же именно он видит.
– Вот дерьмо, – произнес он.
Глава 5
Блу Сарджент отстранили от школьных занятий.
Всего лишь на день. Двадцать четыре часа предположительно должны были излечить ее от желания уничтожать чужое имущество и, честно говоря, на удивление ужасного поведения, Блу. Впрочем, Блу никак не могла ощутить раскаяние настолько глубоко, как следовало бы; по сравнению с остальной частью ее жизни, школа вообще утратила всякую реальность. Стоя в коридоре у двери директорского кабинета, она слушала, как внутри ее мать объясняла, что в семье недавно случилась смерть, что в город только что вернулся биологический отец Блу, и все это было для нее очень болезненным. Вероятно, Мора (от которой сильно пахло полынью – а это значило, что она и Джими проводили какой-то ритуал, пока Блу была в школе) еще добавила, что ее дочь просто психанула, даже не осознавая этого.
О, Блу прекрасно все осознавала.
Сейчас она сидела под старым буком на заднем дворе дома номер 300 по Фокс-уэй, чувствуя себя совершенно разболтанной и не в своей тарелке. Где-то глубоко внутри она понимала, что у нее серьезные проблемы, несравнимые со всеми предыдущими; но более непосредственная ее часть испытывала невыразимое облегчение, что ей целые сутки не придется притворяться и изображать заинтересованность в уроках. Она подобрала и отбросила выеденный жуками буковый орешек; он ударился о забор со звуком, напоминавшим выстрел.
– Ладно, я тут придумал кое-что.
Сперва возник голос, а следом – холодок по коже. Через мгновение к ней присоединился Ноа Черни, одетый, как обычно, в синий форменный свитер академии Эгленби. Впрочем, «присоединился» – неверное слово. Больше подходило «проявился». Фраза «обман зрения» годилась еще лучше. «Обман разума» – идеально, поскольку Блу редко замечала момент фактического появления Ноа. Он не просто возникал в пространстве. Каким-то образом ее мозг переписывал мгновение перед его появлением, чтобы она могла притвориться, будто бы Ноа все это время сидел рядом с ней.
Порой было жутковато иметь мертвого друга.
Ноа дружелюбно продолжил:
– Тебе надо достать трейлер. Но не такой, как у Адама. Рекламный трейлер.
– Кому? Мне?
– Тебе. Конкретно тебе[6]. Разве я неверно выразился грамматически?
– Не знаю. Гэнси, наверное, знал бы. Что значит «трейлер, как у Адама»?
– Может, внутренней тебе? – предположил он, словно не слышал ее последних слов. – Ладно, все равно. Я хотел сказать – конкретно тебе. И ты придумываешь, скажем, пять потрясных рецептов приготовления курицы. Скажем, курица-гриль. Их же готовят целую вечность, да? – он принялся загибать пальцы. – И еще что-нибудь мексиканское. Курица в медовом маринаде с карри. С соусом барбекю. Эмм… Терияки? И… Что-нибудь с чесноком. А еще тебе понадобятся, ну, типа, напитки. Идиотские напитки, вызывающие привыкание. Чтобы люди стояли и думали – так, я очень хочу вот этого медового цыпленка с карри и еще чай с лимоном, а, к черту, давайте мне всего и побольше, да-да, цып-цып-цып!
Блу никогда раньше не видела его таким оживленным. Эта версия Ноа, занимавшаяся пустой болтовней, определенно была ближе к тому, каким он был при жизни. Ученик Эгленби, катавшийся на скейтборде и водивший ярко-красный «мустанг». Она вдруг осознала, что, вероятно, вообще не смогла бы подружиться с таким Ноа. Он не был плох. Просто очень юн, а она сама никогда не была такой. Неприятная мысль.
– … И я бы назвал это… ты готова?.. я бы назвал это «Цыпленок на вынос». Цыпленок, поняла? Чего бы ты хотела сегодня? Ой, мам, закажи цыпленка на вынос, – Ноа шлепнул Блу по связанным в хвост волосам. – Ты даже могла бы надеть на голову такую бумажную шапочку. Ты могла бы стать лицом бренда «Цыпленок на вынос».
Блу внезапно потеряла терпение и взорвалась:
– Все, Ноа, хватит, а не то…
Над головой раздался каркающий смех, сразу заставивший ее замолчать. С дерева осыпались несколько сухих листков. Блу и Ноа запрокинули головы. На прочных толстых ветвях, прислонившись спиной к стволу и упираясь ногами в более тонкие ветки, восседала Гвенллиан, дочь Глендауэра. Как всегда, она выглядела жутковато и в то же время изумительно. Накрученная из темных волос башня была утыкана шариковыми ручками, обвешана ключами и бумажными папильотками. На ней были как минимум три платья, надетые одно поверх другого, но все три были задраны высоко до бедер, и непонятно, задрались ли они сами, пока она взбиралась на дерево, или же она задрала их намеренно. Ноа уставился на нее.
– Привет-привет, мертвечина! – пропела Гвенллиан, вытаскивая из своей дикой прически сигарету с одной стороны и зажигалку – с другой.
– И давно ты здесь сидишь? И еще и куришь? – возмутилась Блу. – Смотри, не убей мое дерево.
Гвенллиан выпустила изо рта облако пахнущего гвоздикой дыма:
– Ты говоришь как Артемус.
– Я не знаю, как он говорит, – Блу пыталась скрыть обиду в голосе, но ей это не удавалось. Она и не надеялась, что Артемус сразу заполнит зияющий провал в ее сердце, но также не ожидала, что он просто запрется в кладовке.
Выдохнув впечатляющее колечко дыма сквозь сухие листья, Гвенллиан оттолкнулась от ствола и съехала на ветку пониже: – Твоего обитающего в кустах трусоватого папашку нелегко познать, синяя лилия, лилейная Синь. Но, опять же, вот эта штука рядом с тобой тоже не так проста, верно?
– Что еще за штука? Ноа? Ноа никакая не штука!
– Мы встретили птичку в кустарнике, птичку в кустарнике, птичку в кустарнике, – пропела Гвенллиан. Она соскользнула еще ниже, и еще, пока ее сапоги не оказались прямо у Блу перед носом. – И тридцать ее друзей! Ты чувствовал себя довольно-таки живым, не так ли, маленькое мертвое нечто? Давай-ка между нами начистоту. Лилейная Синь – мощное зеркало, и лилейная Гвен – мощное зеркало, а ты между ними, вспоминаешь, что значит жить?
Похоже, Гвенллиан была права, и это раздражало. Этот неупокоенный, совершенно живой Ноа почти стопроцентно проявился в реальности только благодаря медиумам-аккумуляторам, поддерживавшим его с двух сторон. А еще раздражало, что Гвенллиан на корню убила хорошее настроение Черни. Он так низко нагнул голову, что теперь они видели только его макушку.
Блу сверлила ее глазами:
– Ты ужасная.
– Спасибо, – Гвенллиан спрыгнула на землю одним размашистым прыжком и затушила сигарету о ствол дерева. На коре образовалась темная подпалина, которую Блу мгновенно ощутила как ожог в собственной душе. Она бросила на Гвенллиан сердитый взгляд. Блу была низкорослой, а Гвенллиан – высокой, но Блу испытывала непреодолимое желание смотреть на нее со злостью, а Гвенллиан, похоже, именно этого и добивалась, так что у них прекрасно получалось взаимодействовать.
6
Здесь в оригинале обыгрывается you, которое означает «тебе» и «вам», единственное и множественное число. В английском языке это одно слово, поэтому для Блу сначала непонятно, кого Ноа имеет в виду – их всех или только ее, но на русском так не скажешь. –