— Боже правый, — произнёс Гэнси, немного запыхавшись от усилий.
— Я думал, он никогда не уйдёт, — сказал Адам. Он коснулся левого века, сощурив глаз, потом посмотрел мимо Гэнси. — Если... ай. Я сейчас вернусь. Думаю, мне что-то в глаз попало.
Он оставил Гэнси, Гэнси освободил себя на День Ворона. Он оказался у подножия лестницы, где студенты получали воронов. Стая, созданная из бумаги, фольги, дерева, папье-маше и меди. Некоторые вороны плыли, благодаря брюху из воздушного шара с гелием. Некоторые парили. Какие-то шатались на штативах с отдельными прутьями для управления взмахами крыльев.
Ноа это сделал. Ноа видел это во сне.
— Держи, вертел я тут твою птичку, — сказал ученик младших классов, протягивая ему тусклого чёрного ворона, сделанного из газеты, прикреплённой к деревянной раме.
Гэнси шагнул в толпу. Толпу Ноа, Ноа выдавал бы вступление к этой десятой годовщине.
На уровне глаз пейзаж состоял из рук, палок и белых футболок, механизмов и приспособлений. Но если покоситься на слишком яркое небо, то палки и студенты исчезали, а пространство заполняли вороны. Они пикировали и атаковали, ныряли и поднимались, хлопали крыльями и крутились.
Было очень жарко.
Гэнси ощутил, как время ускользало. Совсем немного. Как будто это зрелище было таким странным, словно из его другой жизни, настоящей жизни; эти птицы были родственниками нагреженных Ронаном предметов. Казалось несправедливым, что Ноа должен был умереть, а Гэнси нет. Ноа жил, хотя был убит. Гэнси тянул время.
— Какие правила снова в этой битве? — спросил он через плечо.
— На войне нет правил, кроме как остаться в живых.
Гэнси обернулся, крылья захлопали у его лица. Его окружали плечи и спины. Он не мог определить, кто говорил, и даже сейчас, без лица, за которое бы зацепился взгляд, не мог понять, говорил ли кто вообще.
Время тянулось в его душе.
Заиграл оркестр Аглионбая. Самый первый такт был гармоничными зарослями звуков, но один из духовых инструментов первую ноту следующего такта взял очень неправильно. В то же мгновение насекомое прожужжало мимо лица Гэнси, достаточно близко, чтобы он смог это ощутить. Внезапно всё, как по наклонной, пошло не так. Солнце над головой раскалилось добела. Вороны вокруг Гэнси хлопали крыльями, пока он поворачивался в поисках Адама, Чайлда или кого угодно, кто был не просто белой футболкой, рукой, взмахами крыльев. Его взгляд зацепился за собственное запястье. На часах значилось 6:21.
Было жарко, когда он умер.
Он находился в лесу из деревянных палочек и птиц. Заворчали медно-духовые инструменты, закричали флейты. Крылья зажужжали, загудели и затрепетали вокруг него. Он ощутил шершней в ушах.
Но их там не было.
Однако это большое насекомое снова с шумом проносилось мимо него, вокруг него.
Прошли годы с тех пор, как Мэлори был вынужден остановить на полпути их поход, чтобы подождать, когда Гэнси упал на колени, закрыл уши руками, дрожа и умирая.
Он сильно старался, чтобы идти дальше.
«Их нет. Ты на Дне Ворона. Ты собираешься съесть сэндвичи. После школы заведёшь Камаро на парковке. И поедешь на Фокс Вей 300. Ты расскажешь Блу про свой день, расскажешь...»
Насекомые вонзались в нос, осторожно шевелили волосы, сообща бурлили. Пот стекал прямо по позвоночнику. Музыка переливалась. Студенты становились духами, носились мимо него, вокруг него. Его колени бы подогнулись, он бы им позволил.
Он не мог воссоздать здесь свою смерть. Не сейчас, не когда это будет свежо перед глазами каждого на благотворительном вечере – Гэнси Третий слетел с катушек на Дне Ворона, вы слышали? миссис Гэнси, мы можем поговорить о вашем сыне? – он бы такого не допустил.
Но время ускользало, он ускользал. Сердце гнало чёрную, чёрную кровь.
— Гэнси, чувак.
Гэнси не мог сосредоточиться на словах. Перед ним стоял Генри Ченг, волосы и улыбка, глаза смотрят пристально. Он забрал у Гэнси его ворона и вместо того, сунул что-то в руку. Прохладное, охлаждающее.
— Однажды ты добыл мне кофе, — произнёс Генри, — когда я сходил с ума. Будем считать, мы квиты.
Гэнси держал пластиковый стакан ледяной воды. Она не должна была ничем помочь, но что-то сработало: шокирующая разница температур, привычный звук кубиков льда, стучащих друг по другу, зрительный контакт. Студенты всё ещё кружили вокруг них, но они снова были студентами. Музыка опять стала просто школьным оркестром, играющим новую пьесу невероятно жарким днём.
— А вот и он, — сказал Генри. — Сегодня вечеринка в тогах, Ричард, в особняке Литчфилд. Приводи своих мальчиков и малышку-подружку.
Потом он ушёл, вороны хлопали крыльями на том месте, где он стоял.
Адам думал, что ему что-то попало в глаз. Это началось, ещё когда он стоял в сверхжарком театре. Его мучило не столько раздражение, сколько усталость, словно он слишком долго смотрел на экран. Он мог бы прожить с этим до окончания школьного дня, если бы остался стоять вот так, но его зрительное восприятие слегка размылось. Само по себе это не очень беспокоило, но в сочетании со способностью чувствовать собственный глаз, приводило к желанию осмотреть его.
Вместо того чтобы вернуться в одно из зданий академии, он скользнул вниз по лестнице к боковой двери театра. В пространстве под сценой находились туалетные комнаты. Именно туда он и направился, проходя мимо животных с множеством ног, созданных из сложенных старых стульев, странных силуэтов деревьев из декораций и реквизита и бездонного океана чёрного занавеса, нависшего над всем этим. Коридор был тёмным и тесным, щербатые стены, когда-то выкрашенные зелёной краской, наводили ужас. Схватившись одной рукой за глаз, Адам обнаружил, что тот перекосился и подергивался. Адам снова вспомнил картину своей снующей туда-сюда руки.
Он подумал, что нужно хорошенько поработать с Энергетическим пузырём и выяснить, что же происходит с тем деревом.
Свет в туалете был выключен. Это вовсе не являлось препятствием – выключатель находился сразу за дверью — но всё же Адаму не очень хотелось погружать свою руку в темноту, чтобы отыскать его. Он стоял там, сердце забилось немного быстрее, и он бросил взгляд назад.
Зал казался неуютным, тёмным и неподвижным в тусклом свете флуоресцентной лампы. Тени были неотделимы от занавеса. Большие полосы черноты касались буквально всего.
«Включи свет», — мысленно заставлял себя Адам.
Свободную руку, не ту, которой он прикрывал глаз, Адам протянул в пространство туалетной комнаты.
Он действовал быстро. Пальцы продавили себе дорогу сквозь холод, сквозь тьму и дотронулись до чего-то...
Нет, это была всего лишь плеть Энергетического пузыря и только в его голове. Размахнувшись, он резко провёл рукой сквозь неё и включил свет.
Туалет был пуст.
Ну конечно, он был пуст. Ну конечно, он был пуст. Ну конечно, он был пуст.
Две старые кабинки из зелёной фанеры были далеки от принципов должной доступности для слабовидящих и от принципов надлежащей гигиены. Писсуар. Раковина с одним жёлтым кольцом вокруг слива. Зеркало.
Адам встал перед стеклом, рука закрывала глаз. Он смотрел на своё изможденное лицо. Его почти бесцветные брови искривились от беспокойства. Опустив руку, он снова посмотрел на себя. И не увидел покраснение вокруг левого глаза. Не было похоже, чтобы глаз слезился. Он будто...
Адам прищурился. Он, что, слегка косит? Так называется, когда глаза смотрят в разные стороны?
Он моргнул.
Нет, всё в порядке. Просто игра холодного зелёного света. Он наклонился ближе, чтобы увидеть, есть ли покраснение в уголке глаза.
Глаз косил.
Адам моргнул, и снова всё в порядке. Он моргнул, и снова глаз косил. Словно один из тех плохих снов что был не совсем ночным кошмаром, это сродни тому, когда пытаешься надеть носки и неожиданно обнаруживаешь, что они не того размера.