— Простите, — сказал Адам. — Глупо с моей стороны. Я был неосторожен. И это дерево... Думаю, оно всё усиливает.
— Я тоже могу всё усиливать, — ответила Блу. Она пристально смотрела на капли воды на плечах Гэнси. Её выражение лица было таким ошеломлённым, что он сам взглянул на свой свитер, чтобы убедиться, что брызги не проели дыры на ткани. — Можем мы... можем мы теперь убраться отсюда?
— Думаю, это разумно, — сообщила Аврора. Она не казалась особо обеспокоенной, просто практичной, и Гэнси на ум пришло, что для грёз, наверное, кошмары были просто неприятным знакомством, а не чем-то сверхъестественным.
— Тебе надо держаться от этого всего подальше, — посоветовал Ронан матери.
— Оно находит меня, — ответила она.
— Operae pretium est[16], — сказала Девочка-Сиротка.
— Не будь извращенкой, — обратился к ней Ронан. — Мы больше не во сне. По-английски.
Тем не менее, она не перевела, и Аврора дотянулась погладить её по покрытой кипой голове.
— Она будет моей маленькой помощницей. Пойдёмте, я выведу вас отсюда.
На краю леса Аврора направилась с ними к внедорожнику. Он стоял за пределами леса, но она никогда тут же не засыпала. В отличие от нагреженных созданий Кавински, которые заснули в мгновение ока после его смерти, жене Наила Линча всегда удавалось недолго существовать самостоятельно. Она бодрствовала на протяжении трёх дней после его смерти. Однажды она час оставалась в сознании за пределами Энергетического пузыря. Но, в конечном счёте, грёзам нужен грезящий.
Так что сейчас Аврора вела их к внедорожнику, на удалении от Энергетического пузыря выглядя даже больше похожей на сон, видение, странствующее по жизни наяву, одетое в цветы и свет.
— Передавай мой сердечный привет Меттью, — попросила Аврора и обняла Ронана. — Было так приятно снова всех вас увидеть.
— Останься с ней, — приказал Ронан Девочке-Сиротке, которая ругалась на него. — Следи за выражениями при моей матери.
Девочка сказала что-то ещё, быстро и красиво, и он рявкнул:
— Я не понимаю этого, когда бодрствую. Ты должна пользоваться английским или латинским. Ты хотела наружу, теперь ты снаружи. Всё стало по-другому.
Его тон привлёк к себе внимание и Авроры, и Адама.
Аврора произнесла:
— Не грусти, Ронан.
Что заставило его отвести ото всех взгляд, а линию плеч стать неподвижной и яростной.
Она развернулась, вытянув руки.
— Дождь собирается, — произнесла и затем мягко опустилась на колени.
Ронан, тихий, тёмный и очень реальный, закрыл глаза.
Гэнси сказал:
— Я помогу тебе её перенести.
Глава 9
Стоило Блу вернуться из Энергетического пузыря, как она немедленно втянула себя в ещё большую проблему.
После того, как парни высадили её, Блу ворвалась на кухню Фокс Вей 300 и приступила к одностороннему допрос Артемуса, который всё ещё прятался за закрытой дверью кладовки. Когда он не ответил на разумно задаваемые вопросы о жаждущих убийства женщинах с лицом Блу и о возможном местонахождении Глендовера, она становилась всё громче и добавляла удары в дверь. Её сердце заполняли воспоминания о забрызганных плечах на аглионбайском свитере Гэнси — точь-в-точь как был одет дух Гэнси во время церковных бдений — и голова была забита досадой на то, что Артемус знал больше обо всём об этом, чем говорил.
Гвенллиан с восхищением наблюдала за процессом с высоты столешницы.
— Блу! — Голос её матери раздался откуда-то ещё в доме. — Блуууууууууууу. Почему ты не подойдёшь поболтать с нами на минутку?
По приторности её тона Блу поняла, что влипла. Она убрала кулак от двери в кладовку и направилась вверх по лестнице. Голос матери доносился из единственной в доме совмещённой ванной комнаты, и, когда Блу добралась туда, то обнаружила свою маму, Кайлу и Орлу, сидящими в наполненной ванной, полностью одетыми и одинаково промокшими. Джими сидела на закрытой крышке унитаза с зажжённой свечой в руках. Они все плакали, но ни одна из них не плакала прямо сейчас.
— Что? — требовательно спросила Блу. Горло немного болело, а это означало, что она, возможно, кричала даже громче, чем собиралась.
Мама всматривалась в неё с большим авторитетом, чем можно было бы предположить, учитывая её положение.
— Думаешь, тебе бы понравилось, если бы кто-нибудь барабанил тебе в спальню и приказывал выйти?
— Кладовка — не спальня, — возразила Блу. — Для начала.
— Последние десятилетия у него выдались тяжёлыми, — сказала Мора.
— Последние несколько веков у Гвенллиан выдались тяжёлыми, и она, по крайней мере, снаружи на столешнице!
Джими с унитаза произнесла:
— Нельзя сравнивать способность разных людей к адаптации, дорогая.
Кайла фыркнула.
— Поэтому вы все в ванной? — поинтересовалась Блу.
— Не будь такой язвительной, — ответила Мора. — Мы пытались выйти на контакт с Персефоной. И нет, прежде чем ты спросишь, это не сработало. И пока мы обсуждаем неразумные вещи, которые ты творишь, где именно ты пропадала? Отстранение — это не каникулы.
Блу ощерилась.
— Я была не на каникулах! Ронан нагрезил своего внутреннего ребёнка или что-то наподобие, и мы должны были отвезти её к его матери. Пока мы были там, видели трёх женщин с той драпировки, о которой я вам рассказывала, и дерево, которое выглядело испорченным, и Гэнси мог очень легко умереть, и я была бы прямо рядом с ним!
Женщины её жалели, что бесило Блу ещё больше.
Она сказала:
— Я хочу его предупредить.
Молчание.
Она не знала, что собиралась это сказать, пока оно не сорвалось с губ, но теперь уже сказала. Она заполнила тишину.
— Знаю, ты говорила раньше, что такое знание только разрушит чью-либо жизнь, а не спасёт. Я понимаю. Но это другое. Мы собираемся найти Глендовера и попросить его спасти жизнь Гэнси. Так что нам нужно, чтобы Гэнси до тех пор был жив. А это значит, он должен прекратить штурмовать опасности!
В тот момент её слабая надежда не смогла бы выдержать ещё больше жалости, но, к счастью, она получила не жалость. Женщины обменивались взглядами, раздумывая. Трудно сказать, принимали ли они решения, основываясь на обычных средствах или на экстрасенсорных.
Затем Мора пожала плечами.
— Ладно.
— Ладно?
— Конечно, ладно, — согласилась Мора. Она ещё раз взглянула на Кайлу для подтверждения, Кайла приподняла брови. — Расскажи ему.
— Правда?
Должно быть, Блу ожидала, что они будут противиться сильнее, потому что, когда этого не произошло, она почувствовала, будто из-под неё выбили стул. Одно дело — сообщить им, что она собирается рассказать Гэнси, что тот умрёт. Другое дело — представить, как рассказать ему это. Нельзя будет отменить то, что будет сделано. Блу зажмурилась — будь благоразумной, соберись — и открыла глаза.
Мать смотрела на дочь. Дочь смотрела на мать. Мора сказала:
— Блу.
Блу позволила себе сдуться.
Джими погасила свечу, которую держала, и поставила её рядом с унитазом. Затем обняла Блу за бёдра и притянула к себе на колени, как делала, когда та была маленькой. Ну, Блу всё ещё оставалась маленькой. Унитаз под ними застонал.
— Ты раздавишь унитаз, — заметила Блу, но дала возможность Джими окутать её руками и прижать к пышной груди. Она с дрожью вдохнула, когда Джими потёрла ей спину, хмыкнув сама себе. Блу не могла понять, как этот детский комфорт был одновременно и успокаивающим, и удушливым. Она была и рада ему, и желала оказаться в любом другом месте с меньшим количеством нитей, связывающих её с каждой трудностью или печалью в её жизни.
— Блу, ты ведь знаешь, это неплохо, если ты хочешь уехать из Генриетты? — спросила её мама из ванной. Это было настолько именно то, о чём думала Блу, что она не смогла бы сказать, Мора подняла этот вопрос, потому что была хорошим экстрасенсом или всего лишь потому что хорошо её знала.