Сотни зеленокожих из тех, кто был не предназначен для рабской жизни, были принесены в жертву, их смерти питали ритуал, который являлся столь же важной частью обновления, как и заклинание. Цепи тихо шумели, словно приветствуя его, когда Вораг поднимался по лестнице на вершину башни.
Мёртвые, облачённые в чёрную зубчатую броню и вооружённые тяжёлыми щитами и копьями с вызывающими ужас лезвиями, стояли на страже на каждом этаже, охраняя вышестоящие. Они служили ему в жизни, как войнуки — закованные в броню всадники, которые орудовали охотничьими копьями, неся смерть врагам Моркейна. Их грохочущая атака сокрушила не одну орочью орду и боевую линию варваров. Теперь, в смерти, они стали умертвиями, их кровожадные души были прикреплены к увядшей оболочке зловещими ритуалами Кадара. Они были режущим лезвием его армии при жизни, и в смерти они отлично выполняли ту же функцию, если не служили в качестве охранников.
На верхнем этаже уродливые, слоноподобные могильные страшилища, которые когда-то несли его королеву от самой Горбатой горы, продолжали своё бдение, сидя снаружи его палат. Их огромные, покрытые шрамами тела покрывали доспехи и цепи. Звери напряглись, когда Вораг достиг верхнего этажа, и настороженно поднялись на ноги, их тупые, дикие глаза блестели в запечатанных шлемах, скрывавших их грубые черепа. Вораг поднял руку, и они молча опустились на свои места. Он шагнул в комнату.
Помещение было круглым, с большими окнами, глядевшими во все стороны. Ночной ветер свистел внутри, колыша и развевая меха, которые он повесил над каждым окном. Комната была пуста, за исключением одра. А на нём лежали останки женщины, которую он бы сделал королевой, когда наконец корона Моркейна стала бы его.
Её волосы, некогда оттенка солнца, о котором он теперь едва помнил, теперь были цвета грязного льда, а её упругая кожа напоминала что-то слишком много времени проведшее под палящим солнцем. Глаза, когда-то полные хитрости и восторга, были молочными невидящими шарами, а рот — не более чем рваной, кривой чертой. Она была мертва, и умерла в момент его триумфа, и все одержанные с тех пор победы были также бессмысленны.
Санзак поклялся ему, что ритуалы, которые он узнал, ритуалы, требовавшие в изобилии смерть и кровь, смогут вытянуть её смертный дух их тех мест, в которых тот скрывался. Иногда он молился Шайе, богине луны в её тысяче обличий, чтобы его королева села и протянула к нему руки, как делала это столь часто раньше. Он смахнул в сторону жидкие пряди её сухих волос, чтобы открыть взгляду рваную рану на горле. Вораг зашипел от злобы, и в мозгу вспыхнуло имя: В`соран.
В`соран убил её. Санзак признался в этом, как и во многом ином, несколько лет назад. Стрегга никогда даже не пыталась скрыть своё презрение к В`сорану, ровно так же, как и он не скрывал свою ненависть к ней и её госпоже, Неферате. Возможно, она попыталась убить его, но В`соран оказался сильнее. Ворагу было всё равно. Всё, что имело значение, — вызов её из тьмы. Затем, вместе, они бы разорвали старого монстра от пяток до макушки, как он того и заслуживал. Вораг тихо зарычал, смакуя мысль о том, чтобы сделать знамя из содранной шкуры В`сорана. Это была лучшая судьба, чем заслуживал старый некромант.
Вораг посмотрел на канавки, которые бежали из каждого угла смертного одра к отверстию в полу, из которого выходили цепи и присоединялись к тяжёлым железным кольцам, глубоко утопленным в камень. Кровь, которую колдовство заставляло подниматься по цепи, медленно ползла по канавкам до одра и от него в труп Стрегги. Пока он смотрел, капля крови, катившаяся по канавке, добралась до Стрегги и капнула на её мумифицированные пальцы, исчезнув сразу же, как только коснулась их, словно вода, впитывающаяся в пересохшую землю. Он не мог заметить никаких изменений в ней, что бы ни утверждал Санзак. Всё, что ему оставалось, — это вера в то, что тот был прав.
— У меня есть армия, — проговорил он, поглаживая её сухие волосы. — Тысячи теперь маршируют под моими знамёнами. Но этого мало. — Он наклонился, и его губы коснулись её. — Этого никогда не будет достаточно. Нет, пока ты не возвратишься ко мне.