Но, взявшись за перо, чтобы изложить историю моей жизни, я много раз давал себе слово писать всю правду, без утайки.
Святого человека звали Ангирас.
В послании Ангирас извещал отца о том, что может начаться страшная война богов с асурами. Желая предотвратить кровопролитие, святой Ангирас принял обет неслыханной суровости. Подвергая плоть свою жестоким истязаниям, духом объемля единство мироздания, уповал Ангирас сподобиться высшей силы, перед которой склонились бы и боги, и вечные противоборцы их — асуры. Каче, лучшему из учеников Ангираса, было назначено помогать гуру в его подвижничестве.
И все-таки опасался Ангирас, что асуры могут помешать жертвоприношению во имя мира, а потому просил великого и справедливого короля Нахушу прислать своего сына, прославившегося ратными деяниями, оберегать обитель от зла.
Мне оказывали честь, в сравнении с которой меркла слава похода за конем.
Я буду охранять обитель, никто не сможет помешать Ангирасу накапливать в себе силу, которая не даст разразиться войне. Люди будут спрашивать: кто этот молодой храбрец, который защищает ашрам Ангираса? Слух обо мне дойдет до самого Индры, и король богов призовет меня к себе. Я поднимусь в его небесный дворец, где меня сразу окружат небожительницы-апсары, прекрасные и нежные, куда красивей Алаки. Но я пройду мимо и, став перед троном Индры, скажу:
— Бог Индра! Я готов всегда сражаться на твоей стороне, но ты за это должен даровать мне милость. Проклятие лежит на моем отце — не будет счастья его потомству. Сними проклятие, о Индра!
Мой телохранитель отстал. Конь, заскучавший было от ровной рыси, мчался вихрем и скоро вынес меня к скромной обители.
Смеркалось.
Из-за рощи в бледнеющее небо уплывали клубы дыма. Дым вился плавно, как движется девушка в танце. Перекликались птицы, устраиваясь на ночлег. Западный край неба пылал — будто зажегся в храме жертвенный огонь, на котором медленно сгорали облака под звуки священных птичьих песнопений.
Даже во дворце не приходилось мне видеть такое торжество красок. Я натянул поводья, зачарованный птичьими голосами и безмолвным пожаром облаков. Вдруг огненно-яркая птица взметнулась в небо совсем рядом со мной — моя рука непроизвольно натянула тетиву.
— Остановись! — раздался голос.
Это был не окрик, а повеление.
Оглядевшись, увидел, что я не один. Слева от меня стояло манговое дерево, с которого спрыгнул на землю стройный мальчик.
— Ты в обители святого Ангираса, — сказал он.
— Знаю!
— И вознамерился пролить здесь кровь? Вблизи ашрама?
— Я кшатрий. Охота предписана мне кастой.
— Долг кшатрия — владеть оружием, чтобы защищать себя, чтоб защищать добро от зла. Какое зло могла причинить эта птица?
— А если мне просто понравилось ее оперение?
— Ты любишь красоту. Ты забыл, однако, кто наделил тебя любовью к красоте, тот наделил жизнью птицу.
Мальчишка раздражал меня.
— Тебе бы читать проповеди в храме!
— Мы с тобой в храме, — улыбнулся мальчик. — Взгляни на запад — там догорает храмовый огонь, если поднимешь голову, то увидишь, как один за другим зажигаются светильники.
Я уже догадался, что он, скорее всего, послушник в обители, но речь его была прекрасна, как речь поэта.
— Поэт, — спросил я, — а ты умеешь ездить верхом?
— Нет.
— Значит, тебе неведом азарт охоты.
— Но я охочусь.
— Великий боже! На травки и цветочки?
— На моих врагов, — спокойно ответствовал он.
— Возможно ли, чтоб у пустынника, одетого в кору древесную, был хоть один враг?
— Их много.
— Молю тебя, скажи: чем ты сражаешься с ними?
— Есть у меня горячий конь, который обгоняет колесницу Индры, колесницу Солнца…
— Но ты же не обучен верховой езде!
— Нет. На таких конях, как твой, — нет. Иной конь уносит меня, легконогий и прекрасный. Что я скажу тебе о том, как он летит? Он в мгновенье ока может перенестись с земли на небеса. Он может унести меня туда, куда и свету не проникнуть. Ни один конь победы не может с ним сравниться. Человек, который скачет на этом коне, становится подобен богу.
Я ничего не понял.
— Ну покажи мне своего коня! — бросил я, рассерженный дерзостью юного отшельника.
— Не могу, хоть он всегда со мной, всегда готов служить мне.
— А как зовут его?
— Мысль.
Я хлестнул коня и ускакал. Мальчишка наверняка не узнал меня, принял за обыкновенного воина. Ну и для меня эти отшельники — как холмы, все одинаковы. Встреться мне этот послушник еще раз — я его не узнаю.