Мать отпрянула, будто увидев змею. Осторожно коснувшись моей руки, она спросила:
— Ты не забыл, что дал мне слово, Яяти?
— Когда я был ребенком, ты чуть не всякий день брала с меня слово: Яяти, обещай, что не будешь делать то, не будешь делать это! Я дал слишком много обещаний.
Мне вдруг захотелось рассказать ей про Яти. Пусть мать найдет его, пусть своей любовью заставит вернуться в Хастинапуру. Яти ведь старший сын, престол принадлежит ему по праву старшинства. А я не хочу править королевством. Я ничего не хочу.
Если бы даже мать отыскала Яти, едва ли хватило бы у нее слез, чтобы заставить его вернуться. Легче приручить льва или тигра, чем преодолеть упрямую святость Яти. Что ему уготовано судьбой? Достигнет высшей цели — почувствует в себе бога? Если бы он этого достиг, его прославили бы как великого святого. Но снежные вершины отказа от мирских желаний и холодны, и круты; что, если Яти оскользнется на трудном восхождении к ним? Ведь если подтают снега, Яти может смести лавиной…
— Мы не торопим твое решение, — продолжала мать, — но рано или поздно придется назначить день коронации. Ты с детства был упрямцем, Яяти, ты весь в отца. К тому же ты теперь король, все подчиняются твоему упрямству. Но и у королевы-матери есть власть… Яяти, хочешь, я объясню тебе, отчего ты так тоскуешь?
Сердце матери обливается кровью, когда обыкновенная колючка смеет оцарапать ее дитя, а тут… Конечно же, мать истерзалась, видя, что со мной творится! Стыд обжег меня.
— Не нужно, мама. Все пройдет, не мучай себя понапрасну.
— Ты вступаешь в новый возраст, сын, — мать уже улыбалась. — Давно пора подумать о невесте для тебя.
Сначала коронация. Потом женитьба.
У матери много хлопот.
Я должен был считать себя счастливцем. Я — король Хастинапуры! Прекраснейшая из принцесс за честь почтет разделить со мной ложе и престол. Кто станет королевой, где она сейчас, что думает, что делает? Я пытался представить себе ее… Но мысли мои возвращались к матери.
Как я боялся, что она не переживет смерть отца, что горе и ее сведет в могилу.
Но нет. Погоревав немного, мать взялась за государственные дела, и довольно быстро бразды правления оказались в руках королевы. Она вникала во все мелочи, была занята с утра и до ночи, но королевские труды увлекали ее, и, казалось, — новая жизнь ей по душе.
Страстная жажда жизни пробудилась в королеве. Она выглядела чуть ли не моложе меня, ее глаза искрились, походка была упругая, и кто знает, какие сны ей стали теперь сниться.
Я ошибался, полагая, будто отец составлял смысл ее существования.
Ну что же, значит, в этом мире каждый живет собой, своими интересами. Как корни деревьев и лиан ищут под землею влагу, так человек тянется за помощью и поддержкой к родным и близким. Люди именуют это либо любовью, либо расположением, либо дружбой. На деле это просто себялюбие. Если пересыхает один источник влаги, деревья и лианы не погибают — их корни тянутся к другим источникам и иногда находят их в немалом отдалении. Но корни все равно отыскивают влагу, впитывают ее и живут.
Еще недавно мать была августейшей супругой великого короля Нахуши. Если она и обладала властью, то в той лишь мере, в какой муж и властелин был подвластен чарам ее красоты. Как она должна была страшиться появления всякой новой наложницы короля!
Мать потому не кормила меня грудью, что боялась утратить красоту. Материнский долг отступил перед долгом королевы быть красавицей. Ну что ж, зато теперь она правила, теперь она королева-мать, каждое ее слово, каждый поступок показывают, что от меня требуется повиновение во исполнение сыновнего долга.
Ко мне наведался Мадхав, пришел не один — с ним была Тарака. Я обрадовался ей.
— Ваше величество, — церемонно поклонился Мадхав, — Тарака пришла сегодня к королю по делу.
— Какое же дело привело ко мне Тараку?
Тарака искоса глянула на меня и осторожно спросила:
— Раз ты теперь король, значит, ты будешь сидеть на льве?
— Король сидит на троне, а трон поддерживают львы, Тарака. Иначе люди не поймут, что король — самый главный человек.
— Они не кусаются, эти львы?
— Нет, — серьезно ответил я. — Они не живые.
— Тогда, может быть, ты возьмешь меня в королевы?
Значит, Тарака явилась взять меня в мужья! Ну что же, у нас же издавна известен обычай сваямвара — невеста выбирала достойнейшего из юношей себе в женихи. Правда, Тарака немного переиначила обряд, но что за важность?
— Ты еще маленькая, Тарака, — сказал я. — Подрасти и станешь моей королевой.