Я рассмеялся — королевство, радости жизни, а счастлив не буду. Что за народ эти астрологи! И я объявил матери:
— Ради тебя я готов хоть сто раз жениться. Но только не сейчас. Сначала я должен испытать себя в походах и сражениях. Не в опочивальне я должен доказать, что я мужчина, а на коне. Асуры снова поднимают голову и угрожают небесному воинству. Все говорят, что скоро начнется война. Отпусти меня на эту войну! Или убеди отца, чтобы он начал готовиться к ашвамедхе — жертвоприношению коня. Я проведу его по всей Арияварте. Когда вернусь с победой, повергнув всех врагов, тогда подумаем и о женитьбе.
Жеребенка для ашвамедхи отбирали за целый год до обряда, совершить который имел право только король — больше никто. Год жеребенок пасся на свободе, и где ни ступали его копыта, земля — силой или сговором — становилась частью королевских владений. Совершивший обряд ашвамедхи делался непобедим, все это знали, и потому нередко соседние правители старались захватить коня победы.
Я и сам не отдавал себе отчета в том, насколько я переменился за годы ученичества. Как водный поток принимает форму, заданную ему берегами и дном, так дух мой составил гармонию с окрепшим, ловким телом. Овладевая искусством стрельбы из лука, я впервые познал редкостное наслаждение, которое дает единение воли и мышц. Ребенком меня волновали краски цветущего сада. Стрельба по цели будила иные чувства — краски исчезали, оставалась только цель. Пурпур холмов, зелень деревьев, синева неба — все внезапно сжималось до черной точки. Черная точка, цель, сама притягивавшая к себе стрелу. Ничто другое не существовало.
Я упивался азартом стрельбы и скоро стал отличным лучником. Когда я обучился без промаха попадать в неподвижную цель, приспело время испробовать глаз и руку в настоящей охоте.
Много лет прошло, но и сейчас я живо помню первую охоту.
Птица замерла на ветке, высоко вознесенной над землей, так красива была она на фоне яркой синевы небес. Замершая на миг, еще полная движения, готовая вот-вот расправить крылья. Солнце скользило к западу, наверное, освещая и ее гнездо, птенцов, пока бескрылых, жадно ждущих. Ни мой гуру, ни я о птенцах не задумывались. Я стремился стать метким стрелком, а мой наставник кормился своим мастерством. Я выпустил стрелу в ничем не повинный комочек жизни — и в тот миг, как пуповина, оборвалась моя связь с природой. Я отделился от других форм жизни. Может быть, где-то в самой глуби моего естества и вправду прежде жил поэт. Теперь он был мертв.
Я доказал свою ловкость и меткость, но не обрадовался этому.
Мать своими руками приготовила дичь, добытую мной на охоте, и подала на блюде отцу и мне. Отец ел с наслаждением, хваля меня за меткий выстрел. А я едва сумел заставить себя проглотить кусок. Ночью я несколько раз просыпался, и однажды мне послышался предсмертный птичий вскрик. Из головы не шли мысли о беспомощных птенцах. Моя собственная мать, столько лет терзаясь потерей сына, вчера так и лучилась радостью из-за того, что погибла птичья мать, гордилась сыном, который обездолил других сыновей. И даже ела плоть убитой птицы.
Все смешалось в жизни, и я не мог вернуть ей былую ясность.
На другой день вечером во дворец заехал первый министр моего отца, человек, умудренный жизненным опытом. Я обратился к нему с моими сомнениями.
Министр рассказал мне множество старинных притч о птицах и зверях. В иносказательной форме в них говорилось об одном: мир живет страстями и соперничеством, борьбой за власть.
— Не может человек существовать одной красотой и любовью, — улыбаясь, говорил министр, — вашему высочеству пора понять, что жизнь жестока и выжить может только сильный. Мы возносим в храмах молитвы о добре, но жизнь не храм. Скорей ристалище.
С того дня я поклонялся силе. И еще увидел я, что смелость и жестокость — близнецы.
Вскоре моей смелости пришлось подвергнуться испытанию.
Во дворец зачастил странник Нарада, вестник богов, неразлучный с лютней, стали появляться и другие мудрецы. Они рассказывали королю о стычках между богами и их вечными противниками асурами, появившимися на свет прежде богов. Дело пока не дошло до войны, но все считали, что она вот-вот начнется. Я рвался в бой, чтобы показать моим будущим подданным, какого короля они получат. Однако отец не желал вмешиваться, а однажды заявил: мои воины не будут проливать кровь за Индру, даже если асуры схватят и заточат его! Я не понимал, почему отец не хочет воевать ни на чьей стороне, и никто не мог мне объяснить.