Она прошла в опочивальню короля. Я помедлила у порога, но Деваяни жестом приказала мне войти и сама затворила дверь.
— Ты не забыла, надеюсь, что ты моя прислужница? — спросила Деваяни, когда мы остались наедине.
— Помню, ваше величество.
— Я многое прощаю слугам. И буду прощать. Но я не потерплю распутства при моем дворе.
— Я распутница?
— А разве нет? Незамужняя женщина рожает сына — разве она не распутница?
— Меня благословил святой.
— Как его звали?
— Что людям до имени человека, который отрекся от мира?
— Людям есть дело до имени отца твоего ребенка.
Я молчала.
— Я королева. Если ты ослушаешься, я могу назначить тебе любую кару. Завтра я созову весь двор, и предо всеми ты будешь обвинена в прелюбодеянии. Докажи свою невиновность или…
Не помня себя, я прижала Пуру к груди и бросилась вон.
— Куда ты? — голос Деваяни пригвоздил меня к месту.
Мне еле удалось сдержать крик ужаса. Король, где же король, он один может спасти меня… но тогда все откроется!
Я не позвала на помощь, не двинулась с места.
Деваяни приблизилась к восточной стене, нажала на выступ, открылся ход. Не говоря ни слова, она указала на ступени.
Я повиновалась. Деваяни спускалась за мной. Я не знала, куда меня ведут, какая судьба мне уготована.
Мы остановились перед дверью в какой-то чулан.
— Входи! — приказала Деваяни.
Когда за нами закрылась дверь, Деваяни, продолжала:
— Здесь никто не найдет тебя. Ночь — твоя, а завтра ты либо назовешь имя твоего любовника, либо глашатаи объявят, что ты прелюбодейка! Ты знаешь, как карается прелюбодеяние?
Деваяни улыбалась.
— У тебя есть и другой выход — сейчас же назови мне имя отца ребенка, чтоб я знала, почему ему предсказывают трон.
— Я родила от благословения святого человека, — упрямо отвечала я.
— Ах так? Тогда может быть святой сумеет тебя вытащить из этого чулана своими молитвами?
— Почему же нет? Все может быть!
Мне было нечего терять, но, как я ни храбрилась, мое сердце упало, когда в двери повернулся ключ и послышались затихающие шаги королевы.
Сколько времени я провела во мраке? Пуру плакал, напуганный темнотой, но успокоился, когда я накрыла его краем сари…
Вдруг резкая вспышка света ударила мне в глаза. Глухо прогрохотал гром. Только теперь я разглядела крохотное оконце под самым потолком. Не знаю, почему вспышка молнии заставила меня вспомнить о Каче. Что же, на мне надето его карминное сари, которое либо убережет меня, либо поможет сохранить спокойствие в минуту смерти. Я успокоилась и, крепко прижав Пуру к себе, заснула. Меня разбудил скрип двери. Надежда и страх разом взметнулись во мне — пришли освободить меня? Или Деваяни несет мне чашу с ядом?
В неясном свете я узнала фигуру короля. Он молча потянул меня за руку. Мы быстрым шагом прошли по подземелью — кажется, в южном направлении. Король нашарил выступ к стене — мы оказались в хорошо знакомом мне проходе, который вел в Ашокаван. Я быстро шла, и Пуру, проснувшись от тряски, завел было свое «па-па-па», но я зажала ему рот ладонью.
В моей комнате король впервые заговорил:
— Не медли ни минуты. Колесница ждет, мой друг Мадхав отвезет тебя. Быстрее! Не знаю, удастся ли нам свидеться. Не плачь, спеши.
Король поцеловал меня, коснулся губами Пуру — и за ним закрылась дверь.
Я бросилась к колеснице, и невидимый в темноте возничий сразу щелкнул бичом.
Мы не успели выехать из города, как полил проливной дождь. Занимался промозглый рассвет. Колесница уносила нас по лесной дороге.
Не знаю, сколько прошло времени — неожиданно колесница остановилась у разрушенного храма.
— Ваше высочество!
Я вздрогнула от забытого обращения.
Насквозь промокший Мадхав склонился в низком поклоне.
— Ваше высочество, мы прибыли.
— Король приказал отвезти меня сюда?
— Да, ваше высочество, а мне приказано немедля возвращаться, чтобы не возбуждать подозрений. Вашему высочеству нельзя в столицу — это смертельно опасно.
— Не можете ли вы передать королю несколько слов?
— Приказывайте.
— Скажите: Шармишта вечно будет всем сердцем любить короля, будет благословлять его, даже умирая. Шармишта во всем покорна воле короля и так же воспитает она Пуру.
Яяти
Деваяни закончила танец.
Восторженный гул толпы, заполнившей зал, был подхвачен первым раскатом грома. Небо затянуло черными грозовыми тучами, хотя, может быть, они были не так черны, как намерения Деваяни.