Моя исповедь побудила и Яти на откровенный рассказ о себе. В отличие от меня Яти говорил о событиях собственной жизни так отрешенно, будто вел речь о другом человеке. Он был безумен, когда бежал из Ашокавана, рассказывал Яти. Лишь позднее узнал он, что Кача оповестил все ашрамы, где обитали ученики святого Ангираса, прося всех, кому станет известно местопребывание Яти, переправить несчастного в горы Бхригу.
Прошло немало времени, прежде чем привезли Яти в уединенную пещеру, в которой поселился Кача. Кача принял его, как родного брата, терпеливо выхаживал его, больного и телом и душой, заблудившегося в своих исканиях, истерзанного сомнениями, отчаявшегося.
Яти боялся жизни. Еще ребенком услышал он о страшном проклятии, которое тяготеет над королем Нахушей, над его детьми и детьми детей. В надежде, что, отрекшись от мира, он избежит проклятия, Яти ушел в отшельники. Король Нахуша был проклят из-за того, что возжелал супругу бога Индры, поэтому Яти возненавидел все соблазны жизни — от сладкого плода до женской плоти. Яти думал, что эта ненависть научит его чистоте помыслов, залогу высшего блаженства. Но ненависть только иссушала его дух, и Яти стал искать спасения в колдовстве, в заклинаниях, которые наделили бы его силой, способной уничтожить все прекрасное, ибо красота таит в себе соблазн. Яти искал чистой любви к богу, а ненависть запутывала его в силки осуждения, предубеждений, суеверий. У Яти не было ни друга, ни ученика. Как сухой лист, уроненный деревом, подхватывает ветер и, поиграв, бросает на землю, так и Яти, отрешившись от всего, что питает собою жизнь, бессильно кружился на ветру.
Я представила себе Яти — сухой лист на ветру… Яти говорил долго: будто начал оттаивать гималайский ледник и ручей бежал вниз по склону, убегая все дальше, все дальше. Сейчас я помню не слова Яти, а чувства — как помнят светлое облако на закате или неожиданно принесенный ветром запах цветов.
Королева-мать врачевала своей любовью тело вновь обретенного сына, а Кача часами вел беседы с Яти, стараясь исцелить его надломленный дух.
Яти объяснял мне, что понял — не враждуют между собою дух и плоть, а подобны они двум колесам: сломается одно, другое принимает на себя всю тяжесть колесницы. А потому ошибается тот, кто думает, будто только умерщвлением плоти можно заставить воспарить дух. И тот ошибается, кто думает, будто плоть может беспечно наслаждаться, только пока безмолвствует дух. О нет, блаженство в гармоничном единении духа и плоти. Всевышний сотворил мир многообразным, и никакое из проявлений жизни не может осквернить душу, стремящуюся к совершенству. Любовь между мужчиной и женщиной подобна единению духа и плоти; не отвергая, а приемля самозабвенную любовь, человек познает небесное блаженство в земной жизни. Оттого и сказано в священных книгах, что сохранение семейного очага равно вознесению жертвы; кто не отрекся от мира, тот служит богу, созидая свой очаг. Отрекшиеся от мира, такие как премудрый Шукра или Кача, пекутся о всеобщем благе; другие — Индра ли, Вришапарва или Яяти — призваны охранять благосостояние своих подданных; простым же людям надлежит заботиться о нуждах своих семей, друзей, и близких. Всякий должен исполнять свой долг — в этом основа всеобщей гармонии. Но никто не должен ради своего блага ущемлять право другого. Нет разницы между долгом простолюдина, короля или святого; никто не может ни роптать на свою долю, ни пренебрегать своим долгом, ибо на неукоснительном его исполнении зиждется мировой закон. Великое зло творит тот, кто уклоняется от выполнения своего долга, хотя человек сам решает, в чем его долг, памятуя о том лишь, что превыше всего — бескорыстная любовь…
Слушая Яти, я впервые поняла по-настоящему смысл многих поступков Качи. И как злосчастна судьба Деваяни — ее полюбил человек великой души, в котором, поистине, земные добродетели сошлись с небесными, но Деваяни оттолкнула его от себя. Собственными руками под корень срубила древо исполнения желаний.
У Яти было множество друзей в горных деревнях, и он обещал мне, что мы с Пуру будем в безопасности под защитой этих смелых и честных людей. Я обрадовалась и стала мечтать, как мы втроем, вместе с Яти, заживем в горах, где я смогу окружить моего деверя ласковой заботой, не изведанной им в его бесприютной жизни. Не сразу набралась я храбрости сказать об этом Яти, а когда решилась, Яти засмеялся в ответ:
— Милая невестка, это невозможно. Кача вознамерился принять обет великой суровости, укрепить свой дух настолько, чтоб оказаться сильней святого Шукры. Я должен быть при Каче…