К дивану подошла Нуну. Она скрестила руки на груди и внимательно посмотрела на меня. Затем вздохнула.
— Ей нелегко, мадемуазель. Девочка осталась без матери. Я делала все, что могла.
— Она очень любила мать?
— Обожала. Бедное дитя, для нее это был такой удар! Она до сих пор не оправилась. Вы уж имейте это в виду.
— Она просто распущенная девчонка, — сказала я. — Во время нашей первой встречи она вела себя несносно, но это… Сколько бы я там просидела, если бы вы не спохватились!
— Она хотела вас напугать. Вы кажетесь такой самостоятельной, а ей именно этого и не хватает.
— Почему она такая странная? — спросила я.
Нуну улыбнулась.
— Об этом я и хочу вам рассказать, мадемуазель.
— Что ее заставляет так поступать?
— Когда вы все поймете, вы ее простите. Вы не расскажете ее отцу о том, что сегодня произошло? И никому вообще?
Этого я не могла обещать.
— Я должна поговорить с Женевьевой! — твердо произнесла я.
— Но больше ни с кем, прошу вас. Ее отец очень рассердится, а она до смерти боится его.
— Ей нужно втолковать, что она поступила дурно. Вы, конечно, пришли и спасли меня, но мы не можем похлопать ее по плечу и оставить в покое, не сказав ни слова.
— Поговорите с ней, если хотите, но сначала мне надо поговорить с вами. Я хочу кое-что рассказать вам.
Она отвернулась и стала накрывать на стол.
— Это связано со смертью ее матери, — добавила она.
Я ждала продолжения. Мое желание услышать было еще сильнее, чем ее желание рассказать. Но сначала она, похоже, приготовит кофе. Нуну поставила кофеварку на огонь и вернулась к кушетке.
— Ужасно… что это случилось с одиннадцатилетней девочкой. Она первая нашла Франсуазу мертвой.
— В самом деле, ужасно, — согласилась я.
— У нее была привычка: встав с постели, сразу бежать к матери — пожелать доброго утра… Представляете, малышка вбегает в комнату и видит труп!
Я кивнула, потом сказала:
— Но это случилось три года назад, и я все еще не вижу причины запирать меня в темном каменном мешке.
— С тех пор Женевьева очень изменилась. Складывается впечатление, что ей доставляет удовольствие быть непослушной, а все потому, что ей не хватает материнской любви и она боится…
— Отца?
— Даже вы это заметили. В то время многие подозревали графа. У него была любовница…
— Понимаю, несчастливый брак. Он женился по любви?
— Мадемуазель, он не любил никого, кроме себя.
— А она его любила?
— Вы же видите, какой страх он наводит на Женевьеву! Франсуаза его тоже боялась.
— Но она была влюблена, когда выходила замуж?
— Сами понимаете, как в таких семьях устраиваются браки. Может быть, в Англии все по-другому, но во Франции вопросы женитьбы обычно решают родители — особенно, если дело касается знатных семей. А в Англии?
— Не совсем так. Семья может не одобрить выбор, но правила не такие строгие.
Она пожала плечами.
— У нас такие традиции. Когда состоялась помолвка Франсуазы и Лотера, им не было и двадцати.
— Лотера? — переспросила я.
— Его Светлости. У де ла Талей мальчиков всегда называли Лотерами.
— Еще бы, ведь это королевское имя, — сказала я.
Она удивленно взглянула на меня, и я быстро добавила:
— Извините. Я вас слушаю.
— Как у многих мужчин во Франции, у графа была любовница. Он любил ее больше, чем свою невесту, но она была ему не пара, так что женился он на моей Франсуазе.
— Вы были ее няней?
— Впервые я увидела ее трехдневной малышкой и не расставалась с ней до самого конца.
— Женевьева заняла ее место в вашем сердце?
— Я поклялась не покидать ее, как никогда не покидала ее мать. Когда Франсуаза умерла, я не хотела верить. Почему именно она? Зачем ей было кончать с собой? Это совсем не походило на нее.
— Возможно, она была несчастна.
— Она не ждала ничего от своего брака.
— И знала о любовнице?
— Во Франции это в порядке вещей, мадемуазель. Франсуаза смирилась. Она боялась своего супруга. Мне казалось, его поездки в Париж даже радовали ее — по той простой причине, что когда он уезжал… она оставалась одна.
— Это не назовешь счастливой семейной жизнью.
— Она принимала все, как есть.
— И… умерла.
— Она не убивала себя! — закрыв лицо руками, прошептала Нуну. — Нет, не убивала.
— Но именно таким было заключение суда присяжных?
Она посмотрела на меня строго, почти свирепо.
— К какому же другому заключению они могли прийти?.. Признать факт убийства?
— Мне сказали, она умерла от слишком большой дозы опиума. Где она его взяла?
— У нее часто болели зубы. У меня в шкафчике была настойка опиума. Я ей давала. Он успокаивает зубную боль, позволяет забыться сном.
— Может быть, она по ошибке передозировала это лекарство?
— Она не собиралась кончать жизнь самоубийством. Я уверена. Но присяжные пришли именно к такому выводу. Им больше ничего не оставалось… разве нет?.. Из-за Его Светлости…
— Нуну, — воскликнула я, — не хотите ли вы сказать, что граф убил свою жену?
Она с испугом посмотрела на меня.
— Я этого не говорила, мадемуазель. Не приписывайте мне чужих домыслов.
— Но если она себя не убивала… значит, кто-то ее убил?
Она повернулась к столу и налила две чашечки кофе.
— Выпейте, мадемуазель. Это взбодрит вас. Вы слишком устали… И чересчур взволнованы.
Я могла бы возразить — сказать, что, несмотря на перенесенное потрясение, я гораздо спокойнее ее, — но мне хотелось услышать подробности той трагедии, а кто же, как не Нуну, могла сообщить мне их?
Она подала мне чашку, придвинула к диванчику стул и села на него.
— Мадемуазель, я хочу, чтобы вы поняли, какую жестокую шутку сыграла судьба с моей маленькой Женевьевой. Думаю, вы простите ее… и поможете ей.
— Помогу ей? Я?
— Это в ваших силах. Если вы простите ее и ничего не скажете ее отцу…
— Я заметила, она боится его.
Нуну кивнула.
— Она сказала, что за ужином он обратил на вас внимание. Та хорошенькая гувернантка тоже интересовала его… хотя и по-другому. Поймите, это некоторым образом напоминает ей о смерти матери. Ведь она знала, что у него есть другая женщина.
— Она ненавидит отца?
— У них странные отношения, мадемуазель. Он такой равнодушный! Временами кажется, исчезни она, он и не заметит. А иногда ему вроде как доставляет удовольствие дразнить ее. Будто он не любит ее, разочарован в ней. Если бы он проявил к ней хоть немного любви… — Она пожала плечами. — Он очень суровый человек, мадемуазель, а с тех пор, как о нем начали злословить, стал еще жестче.
— Может быть, он не знает, что о нем говорят. Кто осмелится пересказывать все эти сплетни?
— Никто, но он догадывается. После смерти жены он изменился. Поведение у него не монашеское, но женщин он, видимо, презирает. Иногда я думаю, что он очень несчастный человек.
Обсуждать хозяина дома со слугами — наверное, дурной тон, но я умирала от любопытства и при всем своем желании не могла остановиться. Еще одна новая черта, которую я обнаружила в себе. Я уже не хотела следовать правилам этикета.
— Странно, почему он снова не женился? — спросила я. — Мужчина в его положении должен хотеть сына.
— Вряд ли он женится. Иначе, зачем он послал за господином Филиппом?
— Он сам послал за ним?
— Да, недавно. Полагаю, господин Филипп скоро вступит в брак, и тогда все перейдет его сыну.
— Мне это сложно понять.
— Его Светлость вообще сложно понять, мадемуазель. Говорят, в Париже у него много развлечений, но здесь он одинок. Ему скучно, единственное его удовольствие — нагонять тоску на других.