В субботу Андрей не успел закончить паровую турбину. Взял ее домой. Он провозился целое воскресенье, но все же наладил. Опробовали вместе с Нинкой, которая не отходила от брата. Налив в котел горячей воды и соорудив под ним что-то наподобие спиртовки, Андрей начал кипятить воду. Нинка пришла в восторг, когда из тонкой трубочки показалась слабая струйка пара. Струйка окрепла, распрямилась и ударила в согнутую лопасть турбины. Колесо дрогнуло, повернулось и пошло крутиться! Со свистом вылетавшая струйка пара толкала лопасти так сильно, что их нельзя было уже рассмотреть — сплошной серебристый круг. Турбина работала!
Вечером Андрей мог бы продемонстрировать ребятам свою модель, но постеснялся. Еще подумают — хвастается. Зато на другой день в мастерской он запустил ее на полную мощность. Ребята только ахнули. Даже сам Иван Акимович признал, что работа выполнена аккуратно и чисто.
Лишь Толя ничего не сказал. Постоял с минуту и пошел на место. Андрея это задело. Его простенькая турбина, конечно, не катер, управляемый по радио, но разве он мало повозился с ней!
— Ну, как моя турбина, понравилась? — подошел он к Толе.
— Ничего, — ответил тот, и взялся было за напильник, но вдруг склонил голову и положил руки на тиски.
— Что с тобой? — Андрей вмиг забыл о турбине.
Толя не отвечал. Наконец снял с тисков руки, покрепче зажал деталь и принялся опиливать ее.
— Нет, правда, случилось что?
— Потом скажу, — тихо обронил Толя.
Сказал он об этом вечером, в спальне. Отведя Андрея к окну, вынул из кармана конверт и глухо произнес:
— Прочти.
На листке бумаги неровным почерком было написано:
«Дорогой товарищ директор! Пишет вам мать Толи Лужкова. Спасибо вам, товарищ директор, за сына. Хороший он у меня растет, заботливый, не нарадуюсь на него. Большое спасибо. Я теперь спокойна за Толю. Он мне рассказывал о вас. Хороший вы человек, дай бог доброго здоровья вам. А сама я, наверно, уже не встану. Болезнь у меня неизлечимая. Хоть врачи и говорят, что поднимусь на ноги, — я не верю. Еще раз от всего сердца благодарю за сына.
Зинаида Лужкова».
— Вот, — тяжело проговорил Толя, — написала такое письмо. Сказала, чтобы директору передал.
Толя отвернулся к окну. Смотрел в темень, молчал. Пряча конверт, сказал:
— Исхудала. Бледная. Ничего кушать не хочет…
— Ты не расстраивайся, — тронул его за плечо Андрей. — Может, и выздоровеет. Врачи же говорят, что поднимут на ноги.
— Это ей говорят… Рак у мамы.
И такая в его словах послышалась боль, что Андрей вдруг ясно понял, какое у Толи большое, огромное горе. И от этого собственные переживания, мысли о том, что у него неродная мать, показались маленькими и ненужными. А если быть до конца честным, разве скажешь, что мать его плохая? Разве она когда обижала его, ругала понапрасну? Нет, не обижала, не ругала. Так и нечего ему хныкать. Вот у Толи действительно горе. И ничем тут уже не поможешь.
— Толя, — тихо сказал Андрей, — идем в спальню. Уже поздно.
Андрею жмут руку
Олег, по мнению Андрея, вел себя в это утро странно. Вскочив с кровати и сбросив майку, он неожиданно подмигнул Андрею и сказал:
— Может, побегаем, а?
И хотя Андрей отказался, пробормотав, что не такое это большое удовольствие — носиться, будто сумасшедший вокруг общежития, но Олег на него не обиделся. В столовой, разнося порции рыбы, спросил:
— Поджаристую любишь? Или не особенно?
Такое откровенное внимание Олега и радовало и беспокоило Андрея. Завтракая, он украдкой посматривал на его остроносое, некрасивое лицо, на черные цыганские волосы и не мог понять, с чего это он такой, любезный. Опять какую-нибудь неприятность готовит? Вроде бы не похоже. Он не из тех, кто любит злорадствовать и ехидничать.
В школе Олег вконец озадачил Андрея. Подошел к нему и, пожимая руку, проговорил:
— Поздравляю!
— С чем это? — настороженно спросил Андрей.
А тут и Кравчук тянет пятерню:
— Он еще ничего не знает! Здорово! Идем — покажем! Эй, ребята, кто с нами? Интересные вещи увидите.
Охотников смотреть интересные вещи нашлось много. Спускаясь по лестнице и решительно ничего не понимая, Андрей с беспокойством спрашивал:
— А куда идем? Зачем?
— Не бойся! — смеясь, ответил Олег. — Думаешь, только для фотоокошка умеем снимать!
На первом этаже они свернули к пионерской комнате. Сразу же за щитом-выставкой лучших изделий воспитанников в глаза бросился высокий узкий плакат: «Остановись! Прочти! Запомни!» Дальше висели диаграммы с рисунками и яркими стрелами, устремленными круто вверх. За диаграммами шли портреты. Над ними — лозунг: «Трудом они славят Отчизну!» С портретов смотрели прославленные герои труда — прядильщица Валентина Гаганова, шахтер Николай Мамай, кукурузовод Евгения Долинюк. Потом шли портреты передовых людей их области и города. Молодые лица и пожилые, мужчины и женщины. И вдруг Андрей остановился. Рядом с портретом старичка с седой бородкой, по виду ученого, висел другой портрет. И с него на Андрея смотрела мать. Ошибиться было невозможно. Те же глаза, нос, волосы. Да вот и подпись: «И. Ф. Королева. Работница швейной фабрики № 2. Член бригады коммунистического труда».