– Нашей маленькой королеве придется как следует постараться, чтобы перебороть это отродье сатаны.
– Кто сатана? – наивно спросил я и тут же получил здоровенный пинок от Гудована.
Хьюэл все еще хмурился, глядя на силурских воинов, преодолевавших последние каменные ступени, и рука его сжимала рукоять меча. Вдруг, будто какая-то неведомая сила толкнула его, он подался вперед и закричал:
– Лигессак! Закрой ворота! Закрой! Сейчас же!
Лигессак приложил руку к уху, будто не расслышал слова Хьюэла, и вопросительно взглянул на Норвенну.
– Это мой муж, – проговорила королева. – Муж, а не враг. Оставь ворота открытыми, – властно приказала она Лигессаку.
Тот почтительно поклонился.
Хьюэл с проклятиями, постукивая костылем, заковылял к хижине Морганы, а я остался на месте и с любопытством глазел на эти залитые солнцем ворота. Хьюэл исчез в хижине Морганы, а оттуда выбежала Себила с завернутым в золотое покрывало Мордредом на руках и встала рядом с Норвенной. Молодая королева была озадачена тем, что ребенка держит сакская рабыня, а не Ралла, но времени выспрашивать у нее не было. Король уже находился рядом.
Гундлеус, взбиравшийся на крутой Тор в тяжелых военных доспехах, вспотел и слегка задыхался. На нем были кожаная нагрудная пластина, подбитые мягкой материей брюки, высокие башмаки, железный шлем, увенчанный лисьим хвостом, и плотный красный плащ с закинутой на плечи длинной полой. Щит его, украшенный гербом с изображением лисицы, висел на левом боку, меч был у правого бедра, а в руке сверкало наконечником тяжелое боевое копье. Норвенна подняла полные руки, чтобы встретить и обнять своего повелителя, и Гундлеус шагнул вперед.
– Я вручаю тебе мой меч, дорогая королева, – сказал он звенящим голосом, и лицо Норвенны озарилось улыбкой.
Гундлеус отшвырнул копье и вытащил меч, но вместо того, чтобы протянуть его Норвенне рукоятью, направил острие к ее лицу.
– Я радуюсь твоему возвращению, мой дорогой повелитель, – произнесла она обязательное приветствие и опустилась перед ним на колени, как того требовал обычай.
– Поцелуй меч, который будет защищать королевство твоего сына, – приказал Гундлеус.
Норвенна подалась вперед, чтобы дотронуться губами до сверкающей стали, как вдруг Гундлеус с силой вонзил ей в горло острие клинка. Он смеялся, убивая свою молодую жену, смеялся, когда широкое лезвие мягко вошло в ее горло, и продолжал смеяться, когда ее окровавленное тело корчилось на земле. Кровь сочилась с лезвия меча, кровь окропила траву, кровь проступила на голубом плаще королевы.
Себила, державшая на руках ребенка, уронила его и с криками умчалась прочь. Мордред заплакал, но меч Гундлеуса мгновенно вонзился в крохотное тельце, и золотая ткань окрасилась алым цветом.
Всадники Гундлеуса с копьями наперевес рассыпались по городу, и Лигессак неожиданно для всех присоединился к силурам и помогал копьеносцам убивать своих соотечественников. Силурские солдаты сделали кровавую работу быстро и ловко. Стражники Мордреда и несчастные воины Друидана были перебиты. Впервые в жизни я видел людей, умиравших на копьях, и слышал ужасные крики несчастных, чьи души отлетали в иной мир.
Норвенна и Мордред были мертвы. Враги устремились к башне Мерлина. Моргана, подскакивая, бежала в сторону морских ворот. Толпа женщин, детей и рабов устремилась следом за Морганой. Ралла, Себила и те из уродцев Друидана, что сумели увернуться от разящих мечей силуров, рассыпались по Тору. Пеллинор, голый, радостно и бессмысленно вопивший, подпрыгивал в своей клетке. Хромой Хьюэл храбро обнажил меч.
Я спрыгнул с крепостного вала и побежал к дому. Смелым я не был, но просто любил Нимуэ и хотел убедиться, что она в безопасности. Вдруг маленькая рука схватила меня и с поразительной силой потащила в укрытие за корзинами с праздничными нарядами.
– Ты не можешь помочь ей, дурень, – раздался у меня над ухом тоненький голосок Друидана. – Замри!
Гундлеус и Танабурс вошли в дом. Через распахнутые двери я видел, как король, его друид и еще трое мужчин в шлемах решительно шагали к дверям комнаты Мерлина. Танабурс ногой открыл небольшую дверцу, и они с копьеносцами исчезли внутри.
Я слышал, как смеялся Гундлеус, как силуры, раскидывая вещи, рылись в корзинах и коробах. И вдруг закричала Нимуэ. Это был дикий крик боли и тоски.
– Это отучит тебя плевать на мой щит, – послышался сквозь рыдания Нимуэ грубый голос Гундлеуса.
И новый вопль Нимуэ.
– Они ею попользовались, – хихикнул Друидан.
Только боги знали, что они сделали с Нимуэ, потому что она так никогда и не рассказала об этом. Но никаких рассказов и не требовалось. Они сделали то, что обычно творили солдаты с пленными женщинами, и оставили ее истекающей кровью и полупомешанной. А когда они обнаружили, что сокровищница Мерлина набита заплесневелой чепухой, а не золотом, ткнули головешку из костра в разоренные корзины. Из двери повалил дым. Я закутал голову полой куртки и ринулся сквозь удушающий дым в комнату Мерлина. Нимуэ лежала ничком, обхватив руками голову. Кровь заливала ее обнаженные ноги. Дым перехватывал дыхание, языки пламени плясали над коробками, пронзительно кричали кошки, со свистом хлопая крыльями, носились под потолком летучие мыши.