Это были два молодых копьеносца с кожаными нагрудными пластинами и в длинных плащах из грубой красновато-коричневой материи. Их заплетенные в косички длинные бороды падали на грудь, темные волосы были стянуты на затылке кожаными ремешками. Лицо ближайшего ко мне мужчины было испещрено боевыми шрамами, рот полуоткрыт, виднелись ощеренные желтые зубы. Меня обуяло непреодолимое желание умчаться подальше, но на левой ладони засвербел, запульсировал шрам, оставленный Нимуэ, и это теплое биение неожиданно прибавило мне смелости.
– Мы слышали оленя, – сказал второй мужчина.
– Мы слышали плач младенца, – возразил первый.
– Ублюдки исчезли, – откликнулся его товарищ.
Я все время повторял про себя имя Бела, моля бога сделать меня мужчиной. Лес вокруг нас дышал мирным теплом. Враги были уже в шести шагах, когда Гвилиддин выпрыгнул из своего укрытия и с воинственным кличем ринулся вперед.
Я побежал следом, и внезапно страх сменился впервые ощущаемой, Богом данной бешеной радостью боя. Пусть Господь и Его ангелы простят меня, но в тот день я познал счастье битвы и долго еще потом с такой же страстью желал ощутить ее снова, как томимый жаждой путник, мечтающий о глотке воды.
Не успел я опомниться, как один из силуров уже корчился на земле, а Гвилиддин вколачивал острый наконечник копья сквозь кожаные латы в его грудь. Второй воин напрягся, выставив вперед копье. Я прыгнул на него и, уклонившись от блестевшего на солнце острия, ударом клинка сшиб копье, едва коснувшееся моего правого бока.
«Крепче держи запястье, мальчик», – словно бы услышал я голос Хьюэла и, выкрикнув его имя, с силой опустил меч на шею силура. Стальное лезвие легко углубилось в тело врага, как топор в труху гнилого дерева. Я вырвал меч и ударил во второй раз. Кровь забулькала в горле умирающего и полилась по его груди. Он медленно и тяжело опустился на покрытую опавшей листвой землю.
Я стоял рядом, дрожа и еле сдерживая подступавшие рыдания. Высоко в листве пронзительно закричала птица. Я не мог двинуться. Тут плечи мои охватила сильная рука Гвилиддина, и слезы хлынули у меня из глаз.
– Ты хороший парень, Дерфель, – сказал Гвилиддин, и я приник к нему, как ребенок к отцу. – Все хорошо, – повторял он снова и снова. – Отлично сработано, мальчик. – Он гладил меня, пока не унялась моя дрожь и не высохли слезы. – Теперь идем.
Я еще содрогался от недавних рыданий, от ужасной мысли, что убил человека. Вдруг я понял, что в смертельной схватке защитил короля, и бредовая радость охватила меня.
– Вы наделали столько шума, что вскоре все силуры явятся сюда и будут наступать нам на пятки, – прорычала Моргана. – Идем! Двигайтесь быстрее!
Нимуэ отнеслась к моей победе с видимым равнодушием. Зато Линет жаждала услышать каждую подробность, и я, рассказывая, преувеличивал и силу врага, и свою храбрость, а восхищенные восклицания и испуганные вздохи Линет толкали меня на еще большее хвастовство. Ее рука оказалась в моей. Я не отрываясь глядел в ее большие темные глаза и поражался, почему никогда по-настоящему не замечал, как она красива. Мы шли весь долгий день, пока наконец не свернули в сторону холмов, на которых, как неподвижный страж, высился Кар-Кадарн.
Еще через час мы стояли на опушке леса у подножия холма. Солнце висело высоко в небе, и его нежный свет обливал западные крепостные валы Кар-Кадарна. Ни одного стражника не было на стенах крепости, ни единого дымка не поднималось над крышами скрытого за валами поселка. Мирная тишина подтолкнула Моргану к решению пересечь открытое пространство и взобраться по западной тропе к королевской крепости.
Мы вышли на пастбище, и перед нами вытянулись длинные тени. Нимуэ, которая до сих пор, казалось, была отрешенной от всего, скинула башмаки и пошла босой. Над нашими головами медленно плыл ястреб; испуганный шумом, откуда-то стремительно выскочил заяц и ошалело понесся, скрываясь в высокой траве. Цель была уже близка, и люди повеселели. Мы преодолели все и принесли Мордреда к месту его рождения – на королевский холм Думнонии. Но не успели мы пройти и половины пути к спасительному убежищу, как за нашими спинами появился враг – военный отряд Гундлеуса.
Если бы Гундлеус даже не собирался преследовать короля-младенца, он все равно должен был бы прийти сюда, в Кар-Кадарн, священное место думнонийских королей. Ведь ему нужно было никак не меньше, чем корона Думнонии. А как гласит старая поговорка, тот, кто владеет Кар-Кадарном, тот обладает и Думнонией, кто владеет Думнонией, тот правит Британией.