– Ты когда-нибудь резал свинец ножом? – спросил он. – Я хочу научиться этому. Знал ли ты, например, что ствол дерева, если его используешь как колонну, всегда нужно ставить толстым концом вверх?
– Нет, лорд.
– Видишь ли, в таком случае сырость не поднимается по колонне вверх и она не гниет. Вот такое знание мне по душе. Хорошее знание. От него мир начинает работать. – Он подмигнул мне и неожиданно спросил: – А как тебе нравится Овейн?
– Он хорош для меня, лорд, – сказал я, смущенный таким прямым вопросом.
– Он должен быть хорош с тобой, – нажал на последнее слово Артур. – Каждый военачальник зависит от того, какие у него люди.
– Но я предпочел бы служить тебе, лорд, – выпалил я с юношеской неосмотрительностью.
Он улыбнулся:
– Будешь, Дерфель, будешь. Со временем.
Он опять склонился над листом. Вдруг из убогого строения неподалеку донесся дикий вой. Это выл запертый Пеллинор. Артур выпрямился.
– Овейн говорит, что надо отослать беднягу Пелла на Остров Смерти. – Артур имел в виду место, где держали буйных сумасшедших. – Что ты думаешь об этом?
Запинаясь, я сказал, что Мерлин любил Пеллинора и хотел, чтобы тот оставался среди живых, а желания Мерлина, считал я, надо уважать. Артур слушал серьезно и даже, казалось, был благодарен мне за совет.
– Что ж, тогда Пеллинор может остаться здесь, – сказал он. – А теперь берись за другой конец. Поднимай!
На следующий день Линдинис опустел. Моргана и Нимуэ вернулись в Инис-Видрин, намереваясь заняться восстановлением Тора. Однако Нимуэ желала теперь только одного – мести Гундлеусу, возмездия, в котором ей было отказано. Артур со своими всадниками отправился на север, чтобы усилить войско Тевдрика на границе Гвента, а я оставался с Овейном, который расположился в большом зале Кар-Кадарна.
Я отныне считался воином, но этим плодоносным летом гораздо важнее было собрать урожай, поэтому на некоторое время пришлось отложить меч и идти на королевские поля помогать крестьянам жать рожь, ячмень и пшеницу. Работать нужно было серпом, его приходилось постоянно точить о брусок – деревянную чурку, которую сначала погружали в растопленное свиное сало, а потом обваливали в тонком песке, только после этого он делал грани острыми. Я был здоровым парнем, но постоянные наклоны и резкие движения руками и плечами поселили в спине постоянную ноющую боль. На Торе мне никогда не приходилось так много работать, но теперь я был уже не под крылышком Мерлина – я стал частью отряда сурового Овейна.
Мы собирали провеянное зерно и везли его на телегах с поля в Кар-Кадарн и Линдинис. Солома шла на починку крыш и набивку матрасов. За время работы я отрастил первую редкую бородку, эдакую золотистую клочковатую поросль, которой, однако, был очень горд. Все дни мы проводили в изнурительной работе на полях, а я еще должен был выкраивать два часа вечером на обучение военному делу. Хьюэл выучил меня хорошо, но Овейну этого было мало. Он хотел лучшего.
– Ставлю месячное жалованье на дохлую мышь, что того силура ты рассек мечом, – сказал мне Овейн в один из тех вечеров, когда я исходил потом на крепостном валу Кар-Кадарна после схватки на палках с воином по имени Мэпон. – Просто саданул сплеча.
Я подтвердил, что и на самом деле рубанул мечом, как топором. Овейн рассмеялся и вытащил свой меч.
– Используй всегда только острие, мой мальчик. Оно убивает быстрей, – сказал он и сделал выпад в мою сторону.
Я отчаянно отбивался.
– Почему, скажи мне, у римлян короткие мечи? – спросил Овейн.
– Не знаю, лорд.
– Потому что короткий меч вонзается лучше, чем длинный.
Овейн отпрянул назад и внезапно сделал выпад, готовый вонзить меч мне в грудь. Я кое-как успел отбить его клинок палкой. Овейн усмехнулся:
– Ты быстрый. Это хорошо. Тебе все будет удаваться, малыш, если будешь чуть осмотрительнее. – Он вложил меч в ножны. – Итак, что ты думаешь об Артуре, парень? – неожиданно спросил Овейн.
– Мне он нравится.
Я был так же смущен, как и тогда, отвечая на подобный вопрос Артура.
Огромная косматая голова Овейна повернулась ко мне.
– Ага, он неплох, – пробормотал он. – Артур мне всегда нравился. Все любят Артура, но только боги ведают, знает ли кто-нибудь его до донышка. Разве что Мерлин. Ты думаешь, Мерлин жив?
– Я знаю, что он жив! – порывисто воскликнул я, ничего на самом деле не зная.
– Хорошо, – кивнул Овейн.