– Ли и так только «Пересмешника» написала, – перебил я его. – Все остальное у нее что-то не очень-то получилось, как я понимаю.
– Вот! – Стёпа победно затряс кулаком перед моим лицом. – И она вошла в историю! Написала одну книгу – и вот она, – он не глядя ткнул пальцем в стеллаж, угодив в «Марсианские хроники» Брэдбери, – стоит на полках во всех квартирах! Еще и Пулитцера получила!
– Ну, во всех – это ты хватил, конечно, – сказал я.
– Да фу! – скривился друг. – Ты не про то! И я не про то!
– Стёпа, дружище, – я постарался, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, – мысль свою ты до меня донес. Есть люди, которые сотворили шедевры, отметились в истории. Дальше что? Ноут зачем располовинил?
Степан отвернулся к окну и скрестил руки на груди, устремив взгляд в воображаемую даль. Ни дать ни взять – император Нерон над горящим Римом. Губы плотно сжаты, скулы напряжены, майка-туника почти развевается на ветру.
– А я – нет, – произнес он.
– Ты «нет» что?
– Я не сотворил.
– М-м, – промычал я.
– Что «м»? – Стёпа начал закипать. – Я пишу долбаные рассказы уже десять лет. Десятка, брат! И где я? Дохлый самиздат и Яндекс Дзен? Проза, мать ее, ру? Куда я иду? Где мой шедевр? Такой рассказ, чтобы все прочитали и сказали: ну все, можно сдохнуть, ибо ничего лучше больше никто никогда не напишет! Где он? Где этот текст?!
– Стёпка, – сказал я и сдернул его кружку с комода, – пойдем-ка чаю вскипятим. Тебе надо чайку глотнуть, крепкого. Заварка-то у тебя хоть есть?
Он не ответил.
Я прошел на кухню. В раковине высилась груда грязной посуды со следами любимого нами в студенческие годы «кетчонеза» – смеси майонеза и кетчупа. Те же следы, что на его майке. В алюминиевой кастрюле на газовой плите в мутно-желтой жиже плавали серые бляшки плесени, источая смрад. На крохотном столе в углу кухни стояла солонка и сахарница, стол был усеян смесью соли и сахара, в которой валялись трупики тараканов.
Я стал шарить по шкафам, в большинстве своем пустым, и в одном из них нашел смятую коробочку с чайными пакетиками. Набрал в чайник со свистком воды из-под крана и поставил его на газ.
Маленький «Стинол» встретил меня сияющей белой пустотой. В его дверце стояли бутылки с кетчупом, майонезом и двумя другими соусами бурого цвета, о природе которых трудно было догадаться, поскольку Стёпа сорвал с бутыльков этикетки. В морозильной камере лежали три пачки пельменей, одна початая.
– Дружище, – спросил я, – а ты когда ел в последний раз?
Степан что-то пробубнил из комнаты.
– Когда-когда?
– Еда, – сказал Стёпа, входя в кухню, – только отвлекает от творчества. Я не могу писать на сытый желудок. Все великие писали голодными и нищими, чтобы после смерти стать…
– Сытыми и богатыми? – съязвил я.
– Великими! – рявкнул Стёпа, потрясая кулаками. – Именно это делало их великими.
Я пожал плечами и принялся мыть посуду.
– Я сомневаюсь, что Стивен Кинг объявляет голодовку каждый раз, как пишет роман.
– Стивен Кинг опопсел. – Степан присел на табурет и водрузил локти на стол, прямиком в рассыпанный по его поверхности соленый сахар. – Но когда он начинал писать, он был нищим и часто голодал.
– Ну, знаешь, – ответил я, не поворачивая головы, – если твой сосед Вадик с третьего этажа перестанет есть, он вряд ли создаст шедевр, а вот язву себе заработает, учитывая, сколько он бухает.
Степан вздохнул.
– Ты не понимаешь.
– Куда мне…
Пока я мыл посуду и ставил на огонь пельмени, мы молчали. Прибравшись на кухне и накормив моего друга, я посчитал, что на пару дней вполне могу оставить его одного.
– Бабу тебе надо, Стёпыч, – сказал я уже на пороге. – Рассказы у тебя хорошие. Пиши их дальше. С ноутом я что-нибудь придумаю. А пока, вон, на бумагу строчи. Давай, счастливо.
Степан помолчал, затем подобрал с пола нижнюю часть ноутбука и скрылся в комнате.
Дела закрутили меня больше чем на два дня, и к Степану я попал только на четвертые сутки. Когда я вошел в его грязное обиталище, комнату заливал яркий солнечный свет, окно было широко распахнуто, короткие суконные занавески колыхались.
Сам хозяин сидел на полу и, сдвинув брови и высунув набок язык, скотчем приклеивал нижнюю часть ноутбука к монитору. На этот раз Степан накинул махровый халат, а на ноги надел клетчатые тапки с рваными дырками на месте больших пальцев.
– Ты серьезно? – спросил я без приветствия. – Скотч? Стёпа, это же не поделка из картона.