– Я же сказал – наступить! – вскинулся Нол, его колотило от возмущения. – Если хотите умереть, делайте, что я говорю!
– Но мы не хотим, – тихо протянул Алекс. Он уже не был уверен, что Нол неверно выражается. Вероятно, тот на полном серьезе просил их наступить на камень. И возможно пол раздвинулся только потому, что они этого не сделали. Но как, чтоб эту эйфу придушили, им вообще понять, когда он говорит то, что имеет в виду, а когда обратное?
– Да какой хрен вообще этого хочет! – подхватил Голинкер.
Нол покачал головой. Мало того, они не понимают, что через камень одному нужно было перешагнуть, а двум другим на него наступить, так они еще и умирать не хотят. Кто в здравом уме хочет жить? Жизнь – неопределенность, загадка, никто не знает, что будет после нее. А вот смерть – штука пусть и не простая, но интересная, и каждый в силах ее изменить.
– Ладно, – сказал Нол, решив, что пытаться поменять их взгляды на смерть глупо, – просто смотрите, что делаю я, и повторяйте. Тогда мы дойдем до самого начала.
У Алекса голова шла кругом. Если тогда, в лавке эйфы, когда Нол говорил обратное тому, что хотел, в его взгляде читался страх, то сейчас – абсолютная убежденность в своих словах. И как идти за тем, кто верит в нелепицу?
Алекс нащупал в кармане пергамент с расшифровкой свитка. «Добраться до конца не смогут те, кто в здравом …е». «Уме», – закончил про себя Алекс и бросил Нолу:
– Веди.
От стены до стены, в длину шагов восемь, глубиной метров десять, с торчащими на дне ржавыми кольями и дюжиной человеческих скелетов – расщелина в полу могла бы стать непроходимым препятствием, если бы не две длиннющие доски, из которых было легко соорудить мостик. Доски стояли вдоль стен – гладенькие, не прогнившие, их точно приволокли сюда сегодня.
Нол, как самый сильный из троицы, взялся наводить мост. Но не по центру расщелины, как советовал Алекс, а с краю. На вопрос «почему» здоровяк ответил полным разочарования взглядом, а когда все было готово, не замечая досок, шагнул прямо в пропасть.
Но вниз, как должно было произойти, не полетел, а, провалившись по колено, зашагал прямо по воздуху, словно по невидимому переходу.
Пораженные Алекс и Голинкер застыли.
– Чего стали? – крикнул Нол. – Пойдемте!
И они пошли, что еще им оставалось.
Уже по ту сторону расщелины Алекс спросил:
– Нол, а на черта ты доски-то раскладывал, если можно было пройти и так?
Ответ Нола ясности не прибавил:
– А как бы мы без них прошли?
Следующим испытанием Кидавры Нол счел черную, полностью закрывающую проход решетку с дверью по центру. Любой здравомыслящий человек попытался бы ее открыть, тем более, что замков на двери не было: только тоненький, не внушающий доверия засов. Но Нол и не думал выбирать простой путь. Сначала он попробовал пролезть в отверстие решетки – квадрат, в который Алекс даже кулак не просунул бы, потом зачем-то постучал кулаком по полу и наконец важно закивал, точно догадался, что здесь да как.
– Мы проползем. – Нол упал на четвереньки и прополз сквозь решетку. – Двигайтесь вдоль стены, – добавил он. – Там можно.
Как он это понял? У Алекса возникло одно предположение: вероятно, Нол первым делом отбрасывал самое очевидное и начинал рассуждать. Если бы Алекс решил, что в дверь нельзя пройти, то и сам догадался бы о лазейке.
Вскоре дорогу им преградила очередная решетка. Не дожидаясь команды Нола, Алекс стал на четвереньки и попытался повторить прошлый трюк, но ударился лбом о железные прутья.
Нол хохотнул.
– Ты чего делаешь? Дверь же есть!
– Но ведь тогда мы ползли, несмотря на дверь.
– Ну да, – кивнул Нол. – А зачем на нее смотреть?
– Я говорю, что дверь и тогда была! Что изменилось сейчас?
И снова Нол посмотрел на него, как на какое-то недоразумение.
– Решетка же коричневая, а не черная.
Нол двинулся дальше, а поравнявшийся с Алексом Голинкер бросил:
– Не пытайся найти связь там, где ее нет. Просто делай, что он говорит. Шлепок эйфы работает, остальное не важно.
Голинкера не задавать лишние вопросы научила армия. Научила весьма жестоко. Однажды он, не согласный с решением полковника, спросил о целесообразности переправления части войск в тыл. Полковник строго, но корректно попросил его не лезть не в свои дела. И все бы ничего, если бы вечером того же дня возвращавшегося в палатку Голинкера не избили до полусмерти. Избили, как узнал он позже, по приказу вышестоящего.
А спустя три года тот же полковник оставил Голинкера и еще полсотни солдат защищать крепость. Они продержались ровно день. Большинство погибло, Голинкера взяли в плен, где пытали следующие два года. Когда армия наконец удосужилась его освободить, он был раздавленным внутри, изуродованным снаружи калекой.