На сем, любезный сын Горацио, я заканчиваю свою повесть, которая должна попасть к тебе в руки сразу после моей кончины. Надеюсь, к тому времени ты завершишь обучение и вернешься, чтобы продолжить начатое мной дело.
Эта рукопись предостережет тебя от сделанных мной ошибок. Главная же из них в том, что я расправился с Момылем. Теперь-то ясно, что он был прав, и с ним можно было добиться гораздо больших прибылей. Но сделанного не воротишь.
Ты же не поступай так и, когда придет мое время, отложи в сторону кол и пилу. Вместо этого приготовь укромное место, спрячь мое тело так, чтобы мне нетрудно было выбираться. Тогда уж я постараюсь надолго обеспечить тебя хорошими заказами.
Если же у тебя появятся сомнения в справедливости такого выбора, гони их прочь хотя бы из почтения к отцу и его последней воле. Помни, что и ты станешь стар и не захочешь умирать насовсем. Когда-нибудь ты повторишь мой путь, поскольку появился на свет уже с зубами и не нуждаешься в снадобьях для бессмертия.
И пусть в тот день твой отпрыск так поступит, как ты с отцом когда-то поступил.
Номинация «Миниатюра»
Елизавета Аристова
С тобой
Говорят, под небом голубым есть город золотой. Ну так это неправда. Был бы город, я бы там перекантовался, поел бы хоть, поспал. В себя бы пришел.
Ни «над», ни «под» города нет. Да ничего больше нет.
Мой сын, двенадцати лет от роду, командует мной, а я не на тех условиях, чтобы не подчиняться. Ему нравится космос, мне – нет. Разве кого-то спрашивают?
Командует вызволить некую большую тварь из шлюзового отсека. Я достаю эту тварь, она похожа на нашего земного червячка, из тех, что выползают после дождя. Чувствую тепло к этому почти родному созданию, он – моя веточка на пути домой.
– Это тварь, – предупреждает сын. У него всегда четкий и понятный мир. – Не стоит контактов.
– Ты один справишься? – мой голос срывается.
Сын оборачивается и дарит мне свой «особенный» взгляд. Под делового косит, а еще и просто косит – не сделали вовремя операцию. Все собирались этим летом… Двенадцать лет – это хороший возраст, уже повзрослевший, еще не циник. И будущий космонавт. Бывают же детские мечты, которые исполняются.
– Тварь же, – говорит менее уверенно. – Враг же?
Кто из нас кому враг, я уже не уверен, обычно работаю сам против себя. И сегодня, наконец, нахожу в себе силы сказать открыто «нет» тому, кого боюсь потерять больше всего на свете.
Словом, ухожу, и очень трудно не оборачиваться. «Тварь» уношу с собой на руках, червяк согласен и почти не ворочается. Лицо у него не человеческое, но он хотя бы земной, я уверен.
Их присылают работники цифрового колумбария как знак, что пора возвращаться. Срок оплаты вышел. Что-то вроде родное, безобидное, однако работает как маячок. И я иду со своим простым беспозвоночным решением на руках, пока сын смотрит на множество огоньков на пульте.
– Пора, сынок. Люблю навеки. Прощай.
Всего пять слов. Выныриваю в реальность, снимаю шлем с головы. Червяк, неожиданно сохранившийся, в своем нормальном размере падает на землю и куда-то ползет. Видимо, дождь пойдет?
Хорошо бы, конечно. Мне ведь еще домой идти. Дождь все скроет, а я и не плачу. Просто пока не долетел.
Екатерина Каграманова
Это было давно
Из раннего детства у меня сохранилось всего одно воспоминание, да и то неясное, обрывочное. Это незначительное событие произошло много лет назад – по словам мамы, где-то под Туапсе, точного названия места она не помнит. Мне было, должно быть, от силы года два-три. Я тогда потерялся на пляже среди отдыхающих. Мама не любит возвращаться к этому случаю: говорит, что там и вспоминать-то нечего. Они с папой отвернулись буквально на минуту, а я уже куда-то убежал, но меня очень быстро нашли. Не знаю, дети, видимо, воспринимают время иначе: мне показалось, это длилось очень долго.
Я помню горячий песок, шумное страшное большое море. Помню, как меня окунают в холодную воду, а я ору, какая-то женщина смеется и что-то говорит. Меня вынимают из воды и кутают в полотенце. Помню голоса людей, много голосов и лиц, я иду, иду, а потом меня подхватывают на руки. И затем мы долго едем в машине, мне грустно, я плачу и никак не могу остановиться. Мама говорит, я многое выдумал: все произошло быстро, и меня сразу успокоили. Не знаю. Возможно, если бы я оказался там снова, то вспомнил бы больше, но мы с тех пор ни разу не были на море.
Мы не ездим на юг из-за маминой аллергии. У мамы астма и аллергия, а у отца проблемы с сердцем. Я поздний и единственный ребенок, поэтому беспокоюсь об их здоровье.
Тот случай на море был очень давно. Мои разрозненные воспоминания о нем и слова других людей похожи на осколки витражного стекла, засыпанные песком и камнями. Я осторожно выбираю их по одному, всякий раз опасаясь, что новый кусочек – это всего лишь совпадение или результат услужливой работы моего воображения. И все же кропотливо совмещаю края и трещинки в надежде увидеть узор целиком.
Я вынужден делать это, потому что ясно помню смех той неизвестной женщины и ее мягкий низкий голос. Потому что недавно мы начали проходить генетику, и я всерьез задумался над тем, что у всех моих родных славянская внешность, а я кареглазый брюнет. А еще в наших многочисленных семейных фотоальбомах нет ни одного моего снимка в возрасте до трех лет.
Павел Воловик
Чемпион
– Ребятки! Вы уж старичка моего вытащите! – пожилая женщина, заламывая руки, неотступно преследовала звено пожарных, входящее в задымленный подъезд. – Он там! На диване обычно лежит!
– Не бойся, мать! Вытащим… А что с ним? Не ходячий?
– Да уж год как паралич разбил… – запричитала старуха. – А раньше-то он у меня ого-го был! Сам бы меня из огня вытащил! Спасете его? А? Двадцать лет, как-никак, душа в душу!
– Все возможное сделаем! – Пожарные, как по команде, надели дыхательные маски, и звено исчезло в плотном дыму.
«Двадцать лет всего вместе, а по возрасту уже золотая свадьба должна быть, – подумал спасатель, поднимаясь на нужный этаж. – Второй раз, наверное, замужем».
Праздные мысли оборвались, едва переступили порог горящей квартиры.
Здесь особых сюрпризов не было. Стандартная планировка. Стандартная газовая плита со стандартно забытой на ней кастрюлей.
Зашипела рация на груди:
– Что там?
– Пригоревшая пища, – поднеся микрофон вплотную к клапану выдоха, ответил пожарный. – По заявлению хозяйки в квартире должен быть пострадавший. Ведем поиски…
В плотном белесом дыму приходилось двигаться наощупь.
– Киря! Открой окно на кухне! Только не топором, как в прошлый раз, а аккуратно!
Дым потянулся к выходу, и видимость потихоньку улучшилась. Первой в глаза бросилась стена с полками, уставленными кубками всех возможных форм, размеров и расцветок.
«А дед-то и вправду чемпион!» – одобрительно хмыкнул пожарный.
Дым окончательно покинул квартиру, и взоры пожарных устремились на диван у стены. Бывший чемпион был на нем.
– Мы как его понесем? – спросил второй пожарный, подходя сзади.
– Да вродь не крупный… Сам вынесу.
– Все лавры собрать хочешь? – усмехнулся коллега.
– Да если бы это барышня в пеньюаре… А тут…
Звено двинулось на выход.
Женщина все так же беспокойно вышагивала перед подъездом, заламывая руки. И едва пожарные появились, тут же бросилась к ним с криком:
– Мальчик мой!
Старый пес на руках пожарного радостно завилял хвостом при виде любимой хозяйки.