Осень убила декабрь и вернулась в Берлин.
Серой ватой небес нам бинтуют открытые раны.
Мы же тихо идём и, мешая с вином никотин,
Всё мечтаем попасть в золотые весенние страны.
Трудно было сказать, в какую страну попал сейчас полковник... Хотелось верить, что смерть стала для него избавлением. И всё же Карл испытывал глухую боль, более страшную, чем все пытки Кэрроу. Этот ворон, в неестественной позе замерший у него на руках, он словно хотел сказать что-то, но уже не мог. И вот от этих невысказанных слов становилось так больно... Карлу тоже хотелось многое сказать: что, несмотря на всё, он благодарен ему за подаренное имя, за дружбу и заботу... И сейчас кажется, будто он потерял родного человека...
Дождь пошёл сильнее... Холодный зимний дождь словно оплакивал сурового, несгибаемого полковника фон Дитриха, чёрной птицей лежащего в протянутых к небу ладонях.
Карл наклонился и опустил ворона в могилу.
— Надеюсь, теперь вы встретите своего сына... — прошептал он.
Потом вернул плиту на место, постоял ещё немного и тяжело пошёл к Тапани.
— Я буду навещать их... — тихо сказал Тапани.
— Спасибо...
Они медленно отправились в обратный путь.
Глава 48. Смертно всё, вечен только восточный ветер
Вернувшись в приют, он долго сидел с детьми, согревая их испуганные сердца. Никто толком не понял, что произошло. Просто пришёл высокий красивый юноша, что-то сказал Валери — и она велела всем убегать. Потом появилась странная женщина — и юноша упал, а небо вдруг заполнили тоскливые тени. Женщина стала говорить с Тапани и Матти, и от этих слов им делалось больно. Потом она произнесла какое-то очень больное слово, но тут перед Тапани взлетел Рабе... и умер...
Теперь Карл вернулся и сидит с ними, чтобы им не было грустно... И они с ним сидят, чтобы ему было не так грустно...
Невидимое солнце опустилось за городом, и за большими холодными окнами приюта зашевелились тени. Когда явились воспитательницы, дети пытались рассказать им о тенях. Но взрослые не слышали тоскливого шёпота...
Лежать одним в холодных жёстких кроватях было страшно, а голоса за окнами навевали серые сны. Но сквозь этот туман светило невидимое солнце...
Когда детей увели спать, Карл и Софи поднялись в пустой класс и сели на пол, прижавшись спинами к батарее. Софи ничего не говорила, только гладила по руке. И от этого простого жеста ему становилось немного легче...
Девочка не видела его лица, но знала, что оно сейчас невыразимо печальное. У неё самой внутри поселилась щемящая тоска. Сегодня она ужасно испугалась. Не когда Бен толкнул её и мистера Фейна, защищая от чего-то страшного, а когда он уводил их, оставляя Карла наедине с этим страшным... И сейчас ей томительно хотелось рассказать Карлу о своём страхе, о том, что вот уже несколько лет жило в её душе... Но Карла, раненного смертью, вряд ли обрадовали бы сейчас её слова... Потом... Потом она обязательно скажет ему...
Карл чувствовал, как лёгкая, почти невесомая рука касается его ладони. Он уже не прятал свою метку. В темноте ничего нельзя было разглядеть, да она бы ничего не увидела и при свете дня... Ему хотелось рассказать, как они с полковником фон Дитрихом пришли к этому, как он получил чёрную змею на запястье, а полковник — железного стража... Но в душе Софи и так было слишком много тревоги... Как и тогда, в Хогвартсе, она борется с усталостью, чтобы не оставлять его одного... Нельзя добавлять ей боли... Потом... Потом он попробует рассказать...
Когда Софи заснула, Карл ещё долго смотрел на её спящее лицо. Потом осторожно поднял на руки... Он бесшумно нёс её по коридору, озарённому лунным светом, и она чему-то улыбалась во сне...
Бесшумно войдя в комнату, он уложил её на постель, и дыхание Софи смешалось с дыханием других детей. Карл накрыл Софи одеялом, подобрал старенькую игрушку, выпавшую из кровати Дороти... Постоял немного, глядя на них, погружённых в свои сны, потом тихо вышел из комнаты...
Едва он ступил на снег, как воспоминания захлестнули его. Чёрный нескладный комок перьев в осенней траве. Профессор Снейп рассердился, узнав, что он принёс в класс птицу... Полёты на метле... Вечера на подоконнике... Свитки домашних заданий, долгие безмолвные разговоры... Ворон ведёт его сквозь лабиринт... Кладбище, заросшее высокой травой... Он прикован к холодному надгробью, по разрезанным запястьям течёт кровь... На белом больничном столе лежит ребёнок — даже не ребёнок, а уродливый кусок плоти, перепачканный кровью... Врачи в палате обступили женщину, умирающую рядом, а чёрный ворон за окном всё смотрит и смотрит на ребёнка... Пожилой человек с уже почти совсем седыми волосами, но взгляд серо-голубых глаз по-юному ярок... Он говорит комплимент медсестре, потом показывает на крошечное тельце, к которому прилеплены белые трубочки, и произносит имя...