Конец третьей части
Глава 21. Мы почти допили лето, скоро нам нальют осень
Карл уже две недели находился в приюте, но мыслями постоянно возвращался в Хогвартс.
Он часто задумывался о судьбе несчастного Питера Петтигрю. Сириус Блэк говорил, они были настоящими друзьями, но разве настоящий друг может стать «бывшим»?.. И люди не становятся предателями в одну секунду. Если все действительно любили Питера, то как же они не заметили в его душе сомнений, страха, может, даже зависти?.. А если, видя всё это, молча позволяли ему находиться рядом, то такое вряд ли можно назвать дружбой… Профессор Снейп тоже учился вместе с ними, они могли бы сделать и его своим другом, но не сделали…
Карлу хотелось знать, где теперь Сириус Блэк и гиппогриф. В ту ночь он решил, что крылатая тень с всадником ему просто померещилась, но, увидев утром в столовой лицо профессора Снейпа, понял: Сириусу Блэку действительно удалось бежать. Наверное, директор сумел убедить профессора Снейпа в невиновности Блэка — и эта невиновность жгла профессора больше, чем ненависть к преступнику. Пустой взгляд скользил по залу, отчаянно ища, кого ему теперь ненавидеть.
Следующей целью стал Римус Люпин. Ученики «случайно» узнали, кем был их учитель, а родители учеников позаботились, чтобы оборотня уволили из школы — ведь воспитывать человеческих детей должны люди. Карл слушал их и улыбался, вспоминая русскую пословицу, которую рассказал ему Франц: «Человек человеку волк».
Сам Франц объявился на третьей неделе: Карл заметил его, выходящего из сторожки, занимаемой теперь Николасом. Мальчик редко встречал знакомых из прошлого, поэтому, увидев Франца, почувствовал внутри робкую, неуклюжую радость. Он боялся, что Франц не помнит его, но, когда старый сторож почти прошёл мимо, пробормотал сбивчиво:
— Здравствуйте, господин Франц…
Старик остановился и сощурил подслеповатые глаза.
— О! Ты что ли? — удивился он.
Карл не был уверен, кого именно подразумевает Франц под местоимением «ты», поэтому ответил на всякий случай:
— Кажется, я.
— Ну, ты и вырос!.. Только худой очень, как ветка… Плохо кормят, да?
— Да нет, нормально, — пожал плечами мальчик. — А вы опять будете у нас работать? — спросил он с надеждой.
— Это я к Нику заходил, — покачал головой Франц. — А сам в нескольких кварталах отсюда живу. Улицы подметаю. Ты заглядывай, как время появится, — поможешь… И мне не так скучно будет одному, и ты себе на хлеб заработаешь.
Так Карл стал работать вместе с Францем. Работа ему нравилась. И, подметая разноцветные фантики и пустые пачки от сигарет, Карл думал, что, хотя ему никогда не стать чемпионом по квиддичу, с метлой в её прямом назначении он справляется очень неплохо.
Они с Францем выходили за полчаса до рассвета, брели по тихим, окутанным туманом улицам — и мир казался таким же тихим и смиренным. Карл знал, что скоро солнце разбудит людей, и они заполнят своими голосами город, но снова и снова позволял себе поверить в эту хрупкую иллюзию покоя.
Каждое утро улицы рассказывали ему новые истории о тех, кто прошёл по ним вчера: забытые на скамейках газеты, смятые листы недописанных писем, пуговицы, игрушки, обёртки из-под шоколадок, сигаретные окурки — выброшенные, они продолжали хранить в себе часть души тех, кому когда-то принадлежали, и Карл пытался представить этих людей, угадать, чем они жили, чего хотели, о чём мечтали.
Вот эту перевязанную верёвкой кипу американских комиксов явно оставил какой-то любитель фантастики. Рядом лежали несколько старых номеров научно-фантастических журналов. Как обрадовался бы этот человек, узнав, что магия, о которой он читал в книгах, существует в реальности!..
Обрадовался бы?.. Что на самом деле почувствовали бы эти люди, мечтающие о чудесах, если бы чудеса пришли в их мир? Может, вместо радости в их сердцах родились бы неприятие, страх и зависть? Может, им нужны только их чудеса, а чужое чудо должно быть сожжено и распято?..
Карл сел на бордюр и развернул лежащий сверху журнал. Рассеянно листая порванные, в разводах кофе страницы, он вдруг остановился взглядом на одной статье. Его внимание привлекло слово «единорог». Так называлась статья — «Последний единорог: магия как метафора», под пятном апельсинового джема спряталось имя автора — Сьюзан Полвик. Зубы домашнего животного и пролитый кофе оставили от текста только пару абзацев. Карл пробежал их глазами, остановился — и прочитал внимательнее: «…Никакая магия не может превратить что-то в то, чем оно не является; магическая трансформация — это узнавание, а не созидание…»
И вдруг вскочил, сжав в руке журнал.
Вот оно! То, чего ему так долго не могла объяснить профессор МакГонагалл!.. Чайник нельзя превратить в черепаху, если в нём нет ни капли черепахи!.. Значит, тот японский солдат был прав — и в каждом из нас есть частица друг друга!.. А трансфигурация учит находить эти частицы! Теперь понятно, почему это очень важный предмет!..
Карл так разволновался, что чуть не побежал в приют за волшебной палочкой — проверить свою теорию. Но потом вспомнил предупреждение мистера Малфоя — и на сердце стало тепло от этой странной заботы чужого человека. Может, иногда мы помогаем друг другу даже вопреки своей воле?..
— Нашёл что-нибудь интересное? — спросил подошедший Франц.
— Кусочек статьи… — ответил мальчик, вырывая страничку и пряча её в карман. — Про волшебство…
Франц хмыкнул и пошёл за метлой. Карл так и не понял, верит ли он в чудеса.
Софи верила. Узнав, что Карл работает по утрам, она напросилась ходить с ним. Предрассветный мир и первые лучи солнца не причиняли ей вреда, и девочка, ещё не до конца очнувшись от снившихся ей снов, бегала по пустым улицам. А когда свежий ветер осыпал с тополей серебристый пух, Софи начинала танцевать под одной ей слышную музыку.
Однажды Франц, смеясь, сказал:
— Ты, Софи, будешь у нас танцовщицей.
Девочка остановилась и ответила серьёзно:
— Я буду художницей.
— Художницей? — удивился Франц.
— Да, — кивнула девочка. — Я буду рисовать сказки.
— Художница — это хорошо, — согласился старик. — А ты кем будешь? — спросил он у Карла.
— Я хочу строить… мосты, дороги или дома… — смутившись, пробормотал мальчик и быстро посмотрел на Франца с Софи. Про себя он давно решил, закончив Хогвартс, поступить в университет и заработанные этим летом деньги собирался в будущем потратить на обучение, но боялся, что другие будут смеяться над его мечтой.
Софи не смеялась, полуприкрыв глаза, она улыбалась, представляя, как танцует на построенном Карлом мосту через хрустальную реку. А Франц положил ему на плечо тяжёлую руку и сказал:
— Строить — это тоже хорошо…
С того самого дня, когда Карл увидел Франца около сторожки, он знал, что должен задать ему один вопрос. Но Карл слишком боялся ответа, и рядом всё время находилась Софи — а при ней он не мог спрашивать.
Но однажды Софи простудилась и осталась в приюте, и Карл понял, что время пришло. И всё же он несколько минут молча мёл пыльный асфальт, изредка поднимая глаза на высокого сутулого старика. Потом остановился и сказал:
— Франц, ты убивал людей?
Было тихо, небо — белый альбомный лист — медленно опускалось на город.
— Убивал… — ответил старик сухим, больным голосом.
Карл пытался поймать его взгляд, но в потухших глазах была только пыль.
— …И как… как ты живёшь с этим?..
— …Живу… Это ведь чудо, что я не остался там, с остальными, — он глухо рассмеялся. — Чудеса — иногда очень жестокая вещь… А с другой стороны… — Франц быстро улыбнулся, меняя тему, — вы тут с Софи говорили про волшебство и сказки… Американцы разбомбили почти всю Японию, а город Курасики не тронули. И знаешь, почему?.. В Курасики много музеев, где хранятся редкие картины, скульптуры… Так что, выходит, чудеса и сказки могут спасти кому-то жизнь… Но сам я вот во что верю… Один русский офицер мне рассказывал… Он с отрядом провёл несколько месяцев в лесу… Холод, грязь… Одежда — ковёр из вшей, на теле нет свободного места… Голод… Люди едят кору, снег, сапоги, лошадей… Едва держаться, чтобы не начать есть друг друга… И вот наши начали стрелять в них с воздуха. Того офицера отбросило в воронку, оставленную снарядом, и борьба за жизнь показалась ему бессмысленной. Он понимал: даже если выберется оттуда, это лишь продлит мучения. Больше всего ему хотелось закрыть глаза и остаться на дне этой воронки. И вдруг он увидел ящерку. Крошечная, она карабкалась по склону воронки, перебирая тоненькими лапками. Склон осыпался, ящерка падала, но снова продолжала карабкаться… И тогда грязный, измученный человек поднялся и пополз наверх… Ящерка спасла русскому офицеру жизнь… Может быть, она спасла жизнь и мне… Я не знаю, как жить, не знаю, зачем, но я верю, что жить надо.