Но не статуя привлекает его внимание. На полу лежит человек: шелковая одежда коробится от крови, руки беспомощно раскинуты. Человек мертв, и с этим ничего не сделать. Остается лишь звать охрану: тшиины остались без короля.
Неведомый злоумышленник навел на Бавана порчу, и кровь властителя вытекла из тела. Точно так же, как это произошло с Деваль-Иту.
Мертвый старик на полу исчезает, вместо него появляется женщина. В окровавленном платье, завернутая в заскорузлые простыни. И лицо ее — лицо Веры Тенокки.
Дочь посла вздрагивает, запрокидывает голову. И смеется — взахлеб, радостно...
— Аа-а-а-а-а-а-а!
Завацкий рванулся из теплых сухих пут сна — истово, отчаянно. Сердце билось отчаянно, словно дрель с перекосившимся сверлом, застрявшим в стене.
— Не-е-е-е-ет! Живи, ты-ы-ы-ы-ы!..
Мая вскочила мгновенно, будто и не спала:
— Дена! Что?.. Что случилось?! — бросилась к нему.
Денис вцепился в виски:
— Сон... Это просто сон...
— Не держи его, расскажи! Иначе кошмар и тебя погубит, и других. Правда!
— Хорошо. Я попробую.
Глава 3
ГОСПОДЕНЬ ЧИЖИК
Вымотанный ночными видениями, Денис проспал до зеленого часа. Мая не стала его будить. Когда детектив поднялся, она уже успела умыться, одеться и репетировала причудливый бесшумный танец с веером.
Вышли в сад они к самому концу трапезы. Этому никто не удивился: в обычаях знати было спать подолгу, восстанавливая силы после ночных безумств, так что завтраком тшиины обычно пренебрегали. Слуги, разносящие еду, выглядели изможденными; полуденная жара валила их с ног. К сожалению, до небесного времени об отдыхе лучше было не думать.
Цветочными часами Дениса научила пользоваться Мая. Устройство их было просто: всюду, где только можно, росли кустики бивон — они-то и показывали время.
Ранним утром, когда растения еще спали, их листья поворачивались наружу темно-синей, бархатистой на ощупь нижней стороной. К полудню бивона просыпалась. Листочки обращались к свету глянцевито-зеленой кожицей, и бутоны загорались алыми огоньками. Полностью цветок распускался часам к четырем. После седьмого часа лепестки меняли цвет — от ярко-алого выгорали до блеклой голубизны. В десять цветы закрывались. Бивона засыпала, чтобы утром вновь расцвести.
Полдень — зеленый час, четыре — алый. Семь — час небесный.
Десять — безымянный.
С десяти вечера до двенадцати утра наступало безвременье. Тшиины путались в ночных часах и не различали их. Существовало два ложных времени: черная полночь — когда листья бивоны темнели, съеживаясь от недостатка света, и час синий — рассвет.
Все, что творилось после десяти часов, по определению хорошим быть не могло и за серьезные дела не считалось. Для синего часа — восхода — делалось любезное исключение, но все равно время это считалось позорным. Простолюдинским.
Бивоны покачивали зелеными свежими кистями. Легкий ветерок проносился по террасе, овевая лицо Правежника. В животе урчало. Поесть толком не удалось: едва они с Маей уселись за стол, появился толстый сановник с красной конфузливой физиономией.
Он долго и велеречиво извинялся, рассказывал о своей шестнадцатилетней дочери, что впервые прибыла ко двору. «Вы же понимаете... — бормотал он, выпучивая глаза, — торжественный момент... Ах, ах! моя девочка, Матрататалиссия-кеоки... правда... в долгу не останусь...» Кажется, речь шла о том, чтобы комедиантка участвовала в обрядовом посвящении. То ли Мая должна была представить ко двору новую фрейлину, то ли дальновидный отец собирался заручиться поддержкой артистки во время будущего конкурса наложниц.
Мая бросила на землянина беспомощный взгляд, шепнула: «Я скоро вернусь» — и поспешила вслед за сановником. Денис вздохнул. При всей видимой самостоятельности комедиантки, она была рабой в замке. Такой же рабой, как слуги, разносящие блюда.
Денис остался один. Тшиины словно не замечали его; казалось, они намеренно отворачиваются, едва их взгляд приближается к чужинцу. Что ж... Это хорошо.
Детективу хотелось одиночества. Ему следовало поразмыслить над многими вещами. Например, о нынешней ночи. В том, что ему приснился вещий сон, Денис не сомневался.
Итак, он видел Бавана мертвым. Но после поединка с Айши правитель Тшиина остался жив. Он получил смертельную рану, которую исцелил неведомый лекарь... Вряд ли сон лгал. Скорее он указывал на будущие события или же говорил иносказательно.