В октябре 1910 года Владимир Галактионович напечатал большую статью «Черты военного правосудия», в которой он обращал внимание общественности на слепую, несправедливую жестокость военных судов и, в частности, на дело М. В. Фрунзе, обвиненного в покушении на жизнь урядника. Под давлением общественности казнь была заменена Фрунзе каторгой.
Весной и летом 1911 года появились еще две статьи Короленко, направленные против смертных казней. Не довольствуясь этим, писатель лично хлопотал за осужденных военными судами участников покушений на представителей власти.
Когда хлопоты бывали безуспешными, Короленко надолго терял спокойствие, метался без сна ночами, старел на глазах. А потом с новой энергией бросался в бой за другую человеческую жизнь, на которую падала тень виселицы.
«Литературное дело великое, трудное, манящее, привлекательное и — страшное»
По дороге из Петербурга в Полтаву Владимир Галактионович 6 августа 1910 года заехал в Ясную Поляну: ему передавали, что Толстой хочет его видеть. Толстой и в самом деле был очень доволен его приездом. С доброй улыбкой он заметил гостю:
— Напрасно вы давеча говорили, что ваша статья о смертных казнях получила общественное значение благодаря моему письму к вам. Если это случилось, то только в силу достоинств самой статьи.
Короленко рассказывал о своих вольных и невольных скитаниях по Руси, о заграничном путешествии. Интерес Толстого и его симпатии к гостю все возрастали.
К концу вечера заговорили о литературе.
Для Короленко огромный художник Лев Толстой был еще с юношеских лет объектом непрестанного внимательнейшего изучения. К восьмидесятилетию великого писателя он опубликовал две статьи о нем и, если достанет сил, собирался еще вернуться к волнующим его проблемам отраженной у Толстого русской жизни, ныне всколыхнувшейся до глубины в трагическом усилии возрождения.
«Очень приятный, умный и хорошо говорящий человек», — записал этим же вечером Толстой в дневнике о своем госте. У Короленко впечатление от встречи осталось огромное и прекрасное.
А через три месяца, на этот раз полный беспредельной скорби, снова оказался Короленко в этих местах.
На пригорке, близ оврага, у подножий великанов дубов — свежая могила, вся покрытая венками. Толстого уже нет на земле, а люди все идут и идут… Поют «Вечную память», заглушая печальный шум облетевшего леса, добрым словом поминают того, кто ушел в иной мир, отказавшись от благословения церкви, первый в России писатель, схороненный не по церковному обряду.
…Жилось Короленко нелегко. За кипучими буднями трудно было беречь силы, которых становилось все меньше. Участились за последние годы смерти близких людей, друзей-ровесников. Горькой утратой была смерть А. И. Богдановича в 1907 году. Спустя четыре года умерли П. Ф. Якубович и шурин В. С. Ивановский. Летом 1912 года новый страшный удар, прямо в сердце, — не стало Николая Федоровича Анненского… В том же году умер зять Николай Лошкарев.
Но сколько бы ни уходило людей близких и дорогих, незаменимых сотрудников, верных соратников, усвоенный Короленко закон жизни говорил о том, что борьба продолжается, что живущие должны далее нести — нет, не крест, — а земные обязанности и свои, и тех, кто остался на трудном пути маленьким, едва прикрытым цветами холмиком.
Суды, следствия, аресты, приостановка и конфискация журнала, опять суды, вызовы к следователям и в судебные палаты. «Обвиняется в дерзостном неуважении к власти». Привлекается за «распространение заведомо ложных сведений…» Суды над редактором, суды над авторами статей… Привлекаются к суду редактор и автор статьи вместе… С января 1906 по февраль 1917 года — за одиннадцать лет — Короленко как редактор «Русского богатства» и автор статей подвергался почти непрерывным судебным преследованиям и состоял под судом более чем по одиннадцати делам. «Судами оброс как корой», — писал Владимир Галактионович брату весною 1912 года. К этому времени он был уже присужден на две недели крепости и предстоял суд еще по пяти делам. Редакция «Русского богатства», кроме своего престарелого редактора, почти вся перебывала в тюрьмах. Отсиживали по приговорам по целому году Елпатьевский, Петрищев, Пешехонов, Мякотин.
«Мы все видим в журнале не доходную статью, и все согласны, что уже если издавать журнал или газету, то только для того, чтобы стоять на том месте, где будущее встречается с прошедшим. Ну, а тут всего больше и ударов. Считаю для себя за счастье, что они не минуют и меня». Так формулировал Короленко основное направление «Русского богатства» в борьбе с произволом самодержавия.
12 января 1912 года петербургская судебная палата слушала дело редактора журнала «Русское богатство» В. Г. Короленко, обвинявшегося по 129-й статье («Возбуждение классовой вражды») — за напечатание в октябрьской книжке журнала за 1907 год антимонархической статьи Елпатьевского «Люди нашего круга».
Приговор был; две недели заключения в крепости. Сенат утвердил решение палаты.
Прежде чем все «тяжкие и нераскаянные преступления» Короленко, предусмотренные 128, 129, 1034-й и прочими статьями, подпали под амнистию по случаю трехсотлетия дома Романовых, ему пришлось еще раз сесть на скамью подсудимых. Это произошло 27 ноября 1912 года. На этот раз писателя обвинили в «дерзостном неуважении к власти»— оскорблении памяти предков ныне царствующего монарха путем помещения в редактируемом им журнале «Русское богатство» рассказа Л. Н. Толстого «Посмертные записки старца Федора Кузьмича».
Зал особого присутствия Санкт-Петербургской судебной палаты переполнен. Обвинительное заключение. Речь прокурора.
Короленко говорит в своем слове подсудимого, что если его и надо судить, то только за те купюры, которые он вынужден был внести под давлением цензурного гнета в произведение великого русского писателя.
Судьи не решились вынести старому писателю обвинительный приговор.
Короленко приходится вести борьбу одновременно на многих фронтах: с продолжающейся оргией бессудных казней, с засильем полиции в деревне, против издевательств над политическими заключенными в тюрьмах, с новым голодом, обрушившимся на ряд губерний, с декадентами различных мастей и оттенков. Чем внимательней присматривался Короленко к творчеству декадентов, тем яснее для него становилось, что оно ничего не имеет общего с искусством, нужным народу. Манерничание, заумь. Смысла нет, а таинственное «что-то», нередко находится в явном противоречии со здравым смыслом.
Много сил и времени писатель уделял той категории людей, для которой литературное дело было особенно «трудным, манящим, привлекательным и — страшным» и в подавляющем большинстве случаев недоступным, — писателям из народа. А их притягивало к Короленко то обстоятельство, что он сыграл значительную роль в творческой биографии подлинного народного самородка Горького. Короленко не делал скидок на происхождение — для него главным критерием ценности присланного на отзыв произведения были его художественные достоинства. Но если он подмечал хоть искру дарования, то не останавливался уже перед размерами оказываемого им автору содействия — вплоть до материального из собственных небогатых средств.
С помощью Короленко в литературу пришли С. П. Подъячев и Н. В. Смирнова, большую нравственную поддержку оказал он А. С. Серафимовичу, А. П. Чапыгину, А. С. Неверову, привлек к работе в «Русском богатстве» талантливого бытописателя Дона Ф. Д. Крюкова, здесь дебютировал Д. Я. Айзман, печатались С. Н. Елеонский, А. Б. Дерман, помещал стихи находившийся в эмиграции молодой И. Г. Эренбург и многие, многие другие.
Передовое общество и наиболее сознательные люди из народа пользовались любым предлогом, чтобы выказать свою любовь и уважение Короленко как писателю, публицисту, общественному деятелю, как человеку. В начале января 1911 года группа петербуржцев и москвичей решила отметить двадцатипятилетний юбилей возвращения писателя из ссылки, соединив его с серебряной свадьбой супругов Короленко. За большие деньги был выкуплен у вдовы художника Н. А. Ярошенко портрет писателя, почти запроданный в Америку, и поднесен в дар Авдотье Семеновне и Владимиру Галактионовичу.
Не менее, чем ярошенковский, стал известен портрет, который писал Илья Ефимович Репин летом 1912 года во время пребывания Короленко на даче в Финляндии.