Мэри все верила, что помогает держать оборону против селекционеров и прочих требующих возмездия в обход закона. Их путь – путь невероятного страдания для всех. Ее путь – быстрое уверенное правосудие и принудительная коррекция или тюремное заключение. Девяносто пять процентов всех преступлений можно раскрыть; после этого предоставьте корректологам возможность найти и искоренить извращенные побуждения и мотивацию.
Через два часа после ее прибытия на место происшествия курсанты-зои привели к ней возможного свидетеля, высокого изможденного седеющего мужчину Р Феттла, друга Э Голдсмита, владельца квартиры. Мэри не видела квартиры внутри, но присутствовавшие техники ей многое показали; на владельца падала вся тяжесть подозрений. На допросе Феттл мало что рассказал, и его отпустили. Его реакция запала ей в память: глубоко озадаченный, как рыба, вытащенная из воды, он, заикаясь, все отрицал, потрясенный ее заявлением, что его могут привлечь к ответственности за сокрытие настоятельной потребности Голдсмита в коррекции. Неподдельный страх. Поначалу она даже почувствовала презрение к этому обитателю теневого лоскута – таким бессистемным и поверхностным было его мышление.
Подняв руку, она наблюдала, как вода собирается в шарики и скатывается по ее дельфиньей коже. Теперь она жалела Феттла. Она была чрезмерно груба с ним: Мэри не привыкла к убийствам. Феттл ничего не знал. Но как друг мог не знать о предрасположенности к убийству?
Хватит уксуса. Она выбралась из черной пластиковой ванны и обтерлась полотенцем, напевая двенадцатитоновую мелодию. Маленький арбайтер цвета нефрита – китайская модель, купленная с недавней внезапной премии, – ждал ее с выглаженной и аккуратно сложенной формой.
По свистку Мэри домашний диспетчер принялся зачитывать оставленные ей сообщения. Его мужской голос следовал за ней через три комнаты, пока она искала оставленный где-то завиток из самородного серебра, чтобы нацепить его на ухо.
– Был звонок от младшего лейтенанта Теодоры Ферреро, сообщение не оставлено, – завершил отчет домашний диспетчер.
Она не слышала Ферреро уже месяца три; та собиралась идти на повышение, и Мэри полагала, что зубрежка поглотила время ее подруги. Они стали близки в академии; Ферреро тогда только что прошла незначительную коррекцию и казалась уравновешенной, но ранимой. Мэри, которая только что завершила трансформацию и испытывала такое же ощущение уязвимости, сразу подружилась с нею. Но с тех пор их жизнь стала более суровой. Теодора застряла в звании младшего лейтенанта и уже два раза пролетала с повышением.
– Ответный звонок. Прерви меня, если удастся соединиться, – сказала она.
В отличие от двух третей тех миллионов, что стремились к жизни в Комплексах и высокооплачиваемой временной работе, Мэри Чой преуспела без коррекции. Возле входной двери в рамке висело самое последнее заключение об отсутствии потребности в коррекции. Она была натуралом; тесты бюро временного трудоустройства она прошла с первой попытки и затем с такой же легкостью проходила каждый ежегодный экзамен ЗОИ Лос-Анджелеса. Заключение выглядело как сглаженный возвышающийся крест, созданная компьютерной программой картинка из кругов, отображающих локусы мозга, каждый на своем особом месте, каждый указывает на личность уравновешенную и пропорционально развитую в отношении личных способностей и когнитивных способностей субличности. Хладнокровное мышление, эго уравновешено и подстроено; хорошо сознает, кто она и на что способна; знает, как не потерять лицо и оправляться от ударов судьбы; зрелая молодая женщина, готовая продвигаться по службе. Вот что показывала распечатка, но Мэри в моменты самоанализа оставляла окончательное суждение на потом.
Получая высокую зарплату, она не транжирила деньги. Единственные понты, какие она себе позволила, – это квартиру на кончике второго крыла Второго Северного Комплекса. Стильный, спартанский, выдержанный в тепло-серых, бархатно-пурпурных и черных тонах, дом Мэри был идеальным фоном для ее непроглядно черного лоска. Она могла потеряться в нем, раствориться в декоре, поглощая прямой солнечный свет, падающий через широкие незанавешенные окна. Ей не требовались никакие финтифлюшки. Она не увлекалась ни искусством, ни литературой и не завидовала тем, кто увлекался, и жизнь ее была посвящена охоте, а не торжеству человеческого духа.