Ричард так крепко сжал веки, что его нос наморщился.
Я заурядный человек с заурядными желаниями. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Хочу забыть.
Но забыть было невозможно. Он справился с вялым побуждением открыть на планшете все сети и ЛитВизы и погрузиться в широко известные факты. Достаточно было просто знать; массовое убийство совершил, вероятно, человек, которым Ричард восхищался как никем другим.
– Кто-то идет, – прохрипел домашний диспетчер. Мимо проходили люди, и всякий раз диспетчер не мог определиться, надо ли выражать озабоченность.
Дверные куранты, столетний покрытый патиной медный антиквариат, неуклюже задвигались и зазвонили. Ричард представил, как они стряхивают пыль; их редко беспокоили. Он сложил стул и сгорбился возле двери, глядя в позеленевший медный глазок.
Женщина, черные волосы, длинное серо-оранжевое платье, сжимает плетеную сумочку. Надин Престон.
– Приветик, – сказала она, наклоняясь к глазку. – Я подумала, тебе кисло.
Ричард открыл дверь.
– Входи, – сказал он похоронным голосом и посторонился. Затем кашлянул и покачал головой, отгоняя мрачный настрой. – Пожалуйста, заходи. – Всегда он приходил к ней, не наоборот, чтобы не навязывать свое общество в неудачное время. Интересно, подумал он, меня должна тронуть ее забота?
– Тебе кисло? – спросила она жизнерадостно.
– Отчасти, – признался он.
– Тогда тебе необходима компания.
– Пожалуй, да, наверное, – согласился он.
– Что-то мало восторга. Ты ел?
Он покачал головой.
Она открыла сумочку и достала вакуумную упаковку вечного мяса.
– С этим я могу творить чудеса, – заявила Надин. – Есть картошка?
– Сушеная, – сказал он.
– У нас будет пастуший пирог.
– Спасибо, что пришла, – сказал он.
– Ты мне не всегда рад, – сказала Надин, скромно глядя на ковер. – Но я знаю, когда тебе необходим кто-то, и сегодня тебе не следует спать одному.
У пастушьего пирога был славный вкус картошки, сдобренной солью и чесноком, и это напоминало ему Надин, женщину соль-с-чесноком. Пока они ели, она рассказывала истории из жизни визоиндустрии теневой зоны, какой она ее знала когда-то, и нынешней, с которой еще имела дело. Это уводило его мысли от проблемы сегодняшнего дня, пока не образовался разрыв между ним и недавними воспоминаниями, и он слушал ее, до того усталый, что видел бледные призраки галлюцинаций. Синяя фигура в плаще на границе поля зрения.
– Ту сцену они снимали с музыкой, – рассказывала Надин о производстве какого-то визиофильма десятилетней давности. – Режиссеру нужно было показать, что музыкант, виолончелист, стал играть действительно намного лучше, чем раньше, и наш спец по звуку сказал: да, но у нас уже лучший саундтрек, какой мы можем записать. Когда он играет на виолончели, лучший виолончелист в мире играет за него, а контраста нет. Тогда режиссер говорит: «Возьмите виолончелиста с подземного перехода». Вот как. С подземного перехода. Когда лучшее недостаточно хорошо, делаешь шаг за грань, в откровенно плохое. Чудесно, да? – Она широко улыбнулась, ее рука замерла в демонстративном взмахе, и он вежливо кивнул, усмехнувшись, да, так и бывает. Ричард поневоле оставался вежливым и добрым к ней, когда она бывала в таком настроении и история была хороша.
Ричард ел и размышлял о контрасте. Мысли его возвращались к Голдсмиту, как цепная собака, кружащая возле железного столба. Что делать, если ты лучший и нуждаешься в контрасте, иначе все серо?
Утешение через великую мелодраму. Это не оно ли.
Синяя фигура улыбалась; он знал это, хотя не мог разглядеть. Его дочь. Он не мог удержаться от попыток посмотреть прямо на фигуру. Та всякий раз исчезала.
1100–11000–11111111111
12
(Инспектирующий, закончив работу по рассмотрению дел грешников десяти миров, вдруг обнаруживает на своем столе папки с жизнеописаниями ряда великих землян. Он вздыхает и просматривает их одно за другим. Этот великий человек, изобретя то-то и то-то, уничтожил сто миллионов, а другой, философствуя, ввел в заблуждение миллиарды. Сейчас они отданы ему, и он чувствует нарастающую усталость.)
Инспектирующий: «Прошу, Отец мой, довольно! Я судил виновных. Почему я должен судить лучших, самых замечательных?» (Нет ответа.)
(Инспектирующий бросает папки на стол, возможно, смирившись.)
Инспектирующий (приглушенным голосом): «Ну хотя бы дайте мне компьютер».