Он отступил, поклонился, повернулся к своей визуальной клавиатуре и снова взялся за работу, словно Мэри здесь не было. Отчасти успокоившись в его присутствии, Мэри начала долгий импровизированный танец тай-чи, выкручивая руки, как прошлым утром, но с большей грацией уверенностью плавностью. Она представляла себя озером рекой дождем над городом. Она нашла свой центр зависла там на миг и открыла глаза.
– Обед? – спросил Эрнест. На трех широких плоских экранах за его клавиатурой красовались страшные лица вытянутые угловатые едва ли человеческие следившие за ними глазами горящими словно ледяные угли. Их контуры были очерчены неоном, а сами они выполнены детской пастельно-песчаной темперой. У одного из них, судя по носу, был череп животного, кошки или собаки.
– Пугающе, – прокомментировала она.
– Пришельцы, – сказал он с гордостью. – Позаимствовал кое-что из голограффити в нашем районе.
Э Хасида специализировался на инопланетянах. Наполовину японец, наполовину спанглиш, он легко переходил от ярких основных красок майя и мексиканских мотивов к спокойным приземленным пастельным тонам старой Японии; от пейзажей к трансформированному поп-арту. Его работы пугали и приводили в восторг. Мэри была бы рада Эрнесту и без его таланта; с ним он идеально дополнял ее, подрывающая основы тревожащая просвещенность против ее прагматичности склонности управлять невозмутимости.
– Можешь рассказать? – спросил он, присаживаясь рядом с ней на край дивана и веля на языке управляющих машинами жестов – языке собственного изобретения, – чтобы им принесли еду. Три арбайтера, по виду собранные из металлолома, преображенного в изящные абстракции бочкообразные округлости и кубистские ребра черные и серые, развернулись и покатили в ту часть квартиры, что служила кухней и питомником нанопроектов.
– Вероятно, я отправляюсь в Эспаньолу, – сказала она. – На всякий случай уже оформляются документы. Подозреваемый улетел.
– Подозреваемый в чем?
– Восемь убийств. Одна ночная оргия.
Эрнест свистнул.
– Бедная Мэри. Ты тяжело переживаешь это.
– Ненавижу, – сказала она.
– Ты слишком сопереживаешь. Посмотри; ты только расслабилась и опять напряглась.
Она разжала пальцы и покачала головой.
– Это не гнев, это досада. – Ее черные глаза изучали его лицо. – Почему люди способны так поступать? Как могут происходить такие ужасные вещи?
– Не все такие же уравновешенные, как ты… и я, – сказал Эрнест со слабой улыбкой.
Она покачала головой.
– Я найду этого сукина сына.
– Теперь похоже на гнев, – заметил Эрнест.
– Я хочу, чтобы все это закончилось. Хочу, чтобы все мы повзрослели и были счастливы. Все мы.
Эрнест с сомнением хмыкнул.
– Ты зои. Это как хирург. Если у всех все хорошо, вы без работы.
– Я бы не прочь. Ты… – Мэри поискала слова, не нашла. Проявление ее сомнений и слабости. Последние два года Эрнест был ее жилеткой. Свою роль он играл спокойно, ее личный психохирург-утешитель. – У меня сегодня даже нет времени на любовь.
– При выборе «обед или любовь» ты выбираешь мой обед?
– Ты хороший повар.
– Ты уже сколько часов на ногах?
– Очень много. Но у меня был перерыв, а теперь вот другой. Не волнуйся. Эрнест, ты слышал об Эмануэле Голдсмите?
– Нет.
– Поэт. Романист. Драматург.
– Я визуал, а не читатель.
– Он подозреваемый. Известный человек. Жил в крыле Комплекса. Подозревается в убийстве восьми своих молодых последователей. Без мотива. Он исчез, и я думаю, что он, возможно, бежал в Эспаньолу. У него открытое приглашение от полковника сэра Джона Ярдли. Ты когда-то говорил, что знаешь каких-то людей из Эспаньолы.
Эрнест нахмурился.
– Я не обрадуюсь твоему отъезду туда. Если хочешь узнать побольше об Эспаньоле, почему бы не отправиться в библиотеку ЗОИ? Уверен, там есть все, что тебе нужно…
– Это я уже сделала, но мне нужно еще инсайдерское мнение. Особенно кого-то из низов.
Он прищурил глаз.
– У меня есть друзья, знакомые с людьми, которые работали там. Неприятными людьми. Они никому не доверяют.