Даниэла Торопчина
Королева бала
Юля проснулась в шесть часов, мама еще спала. Голова наполнялась трескучей болью, и в нее уже лезли непотребные мысли вроде той, что, может быть, это всё и не нужно вовсе. Ступая босиком по холодному полу, девушка зашла в ванную и закрыла за собой дверь.
Свисающая с потолка лампочка непривычно ярко горела противным желтым светом. Из старого крана плюющимся потоком хлынула вода; Юля умылась и поглядела на своё отражение в грязном зеркале.
Ей не нравилось то, что она видела, да и смотреть было не на что. Широкое лицо с неровным подбородком, непропорциональные губы, торчащие уши и маленькие глаза — вот что досталось ей от родителей: худшие их черты. Ей было не привыкать, семнадцать, почти восемнадцать лет она смотрела в это зеркало и давно смирилась с собственной некрасивостью.
Собираясь уходить, Юля зашла в свою комнату и, встав на носочки, сняла со средней полки тяжелую старую книгу. Между страниц она нашла конверт и вытащила из него пачку разношерстных купюр. Пересчитав их и спрятав в сумку, девочка хотела было поставить книгу на место, но по неловкости с грохотом уронила ее на стол. От получившегося шума в соседней комнате проснулась мама и стала злиться и кричать, что ей снова не дали выспаться. Не дослушав оскорблений, Юля ушла.
Через час она уже сидела в салоне красоты и представлялась себе совсем другим человеком. Озабоченно тыкая красивым длинным ногтем в экран новомодного телефона, она объясняла визажисту свою идею — простую, но изящную. Потом она перешла к парикмахеру и через два часа вышла на улицу уже с высокой прической и ярким макияжем, которые очень ей шли; всё было сдержанно, но со вкусом, и явно стоило своих денег. Юля вернулась домой.
Мама была занята на кухне, дочь в своей комнате корячилась перед зеркалом, пытаясь застегнуть платье. Кое-где из него предательски торчали обрубки ниток, но сидело оно идеально. Никто никогда бы не понял, что это чудо было куплено на рынке неподалеку от дома, где Юля с мамой отоваривались всегда. Девушка вышла на кухню.
— Ну что?
— Красавица!
Вызвали такси. Конечно, то, что сказала мама, — неправда, но Юля напялила дорогие ярко-желтые туфли на высоком каблуке и пообещала держать спину ровнее.
Началась торжественная часть праздника. Выпускники сидели на стульях по бокам сцены, учителя и родители говорили много и скучно. В конце на сцену вышел директор.
Юле было не до всего, она не испытывала ничего особенного. В глазах поминутно мутнело от старых контактных линз, которые давно уже пора было выбросить; туфли жали, ногам было больно. Вдруг девушка услышала своё имя.
Люди захлопали, и она вышла на середину сцены. Взяла свою фиолетовую картонку и пару грамот, все под те же аплодисменты ушла на место. Это был он — тот волшебный момент, ради которого были прожиты последние одиннадцать лет.
Гимн школы Юля пела беззвучно и невпопад, вяло открывая рот и раскачиваясь из стороны в сторону, как это делали все остальные.
Около двух часов класс рассекал по городу на лимузине. Было душно, хотя окна были открыты. Все сидели, тесно прижавшись друг к другу, и ехали в основном молча. Юля никогда еще не чувствовала себя так неловко, люди, которые окружали ее сейчас, никогда не казались ей такими столь чужими. Подруга пыталась завести с ней непринужденный разговор, но Юля не могла найти в себе сил ни шутить, ни улыбаться. Где-то в углу дивана кто-то выдавливал из себя смешки, получалось нервно и мерзко. Остальные сидели с каменными лицами, пытаясь прочувствовать всю эпичность этой поездки. Девочки втягивали животы и выпрямляли спины, поминутно вытаскивая пышные юбки дорогих платьев из-под подруг; мальчики с усердием пялились на свои часы и туфли.
У Юли вновь начали слезиться глаза; разболелась голова — было жарко. К девяти часам приехали в ресторан.
Долго стояли у входа, долго толпились в холле. Наконец-то расселись, и в воздухе повисла та неловкость, которая обычно не позволяет приличному человеку первым приступить к еде. Приехал ведущий.
Весь вечер Юле надо было куда-то выходить, что-то на себя надевать и радоваться жизни. Она это делала, и это делали все ее одноклассники. За веселыми конкурсами почти никто не вспоминал о еде, но постепенно все снова стали возвращаться за стол.
К часу все уже устали, ведущий уехал. Никто не смеялся больше, никто не ел, никто не танцевал. Группа девочек фотографировалась у украшенной стены, несколько человек разговаривали в стороне со своими родителями, кто-то уехал домой. Юле было скучно, она, облокотившись на руки, полулежала на столе. Тело под платьем чесалось, ноги болели уже невыносимо, но разуться было нельзя; рядом пыталась хоть чем-то себя развлечь подруга, — но у нее это плохо получалось.