-А куда вы меня поведете?
-На первое время в очень тихое место. Видишь ли, я вспомнил, что сегодня у меня назначено любопытное свиданье...
-И вы хотите...
-Я нахожу, что чрезвычайно приятно нежно впиваться поцелуем в губы любимой женщины, в то время как на улице свистят пули и льется кровь!
-Он все прежний! - пробормотал Маликан.
-Ну, так пойдем! В сущности говоря, дела французского короля меня нисколько не касаются.
-Но в таком случае, государь, к чему вы замешались в эту историю?
-Видишь ли, добрый мой Маликан, я подумал, что в один прекрасный момент я могу очутиться в Лувре... полновластным хозяином...
-Ну, так что же?
-А то, что мне тогда будет очень полезно знать, как парижане строят баррикады... Словом, пойдем!
-Да куда именно мы пойдем?
-К кондитеру Жоделю - тому самому, куда меня перевезли, когда кузен Гиз пробуравил меня шпагой! - и Генрих потащил Маликана из кабачка.
XVIII
Читатели, наверное, помнят, что кондитер Жодель был вдов, в чем он был не без вины: ведь преданность Жоделя Маргарите Французской проистекала с той поры жизни Жоделя, когда в припадке гнева кондитер убил свою сварливую жену, был осужден за это на смертную казнь, но помилован по ходатайству принцессы. Горький опыт прошлого отбил у Жоделя охоту жениться вторично, и он мирно зажил вместе с единственной дочерью Одлеттой, которая была очень хороша собою и на славу водила папеньку за нос.
Одлетта была предназначена отцом старшему приказчику, человеку очень дельному и честному, но на редкость некрасивому. Она не говорила ни "да", ни "нет", но в душе твердо решила, что приказчик не получит ее. Впрочем, она ничего не имела против того, чтобы он стал впоследствии ее мужем: деловитость Барнабе (так звали приказчика) могла обеспечить ей богатую и довольную жизнь. Но она твердо решила, что ее любовь будет принадлежать лишь избраннику ее сердца, а такой имелся у нее еще с детства.
Она была десятилетней девочкой, когда к ним в дом принесли тяжелораненого, полумертвого дворянина. Одлетта видела, как две красавицы - Сарра Лорьо и принцесса Lаргарита, как она узнала потом,- убивались у изголовья раненого. Это задело воображение девочки, и она выросла в мечтах о любви этого самого дворянина.
Впоследствии им пришлось не раз видеться. Хотя Жодель строго держался полного нейтралитета в политических и религиозных распрях и потому не был особенно склонен давать у себя в доме приют Генриху Наваррскому, приезжавшему всегда под большой тайной и для каких-то очень таинственных дел, но Одлетта быстро останавливала одним взглядом недовольное ворчанье отца, и дверь Жоделя была во всякое время открыта для Генриха. Конечно, последний не упустил случая отблагодарить хорошенькую девушку по-своему; таким образом, мечты Одлетты получили полное осуществление.
-Как ты думаешь, Ноэ,- насмешливо спросил Генрих,- если беарнцы восстанут против меня и осадят мой дворец в По, придет ли французский король ко мне на помощь?
-Не думаю!
-Ну, так... подождем! Я подумаю! - и Генрих продолжал смотреть на сражение.
XIX
Ноэ, Маликан и хорошенькая Одлетта обступили на крыше Генриха, который сказал им:
-А парижане-то - прирожденные воины. Посмотрите только на портных и сапожников, которые дерутся словно заправские ландскнехты! А эта баррикада! Как она остроумно выстроена и как удачно расположена против главных ворот у Лувра!
-Государь,- сказал Ноэ,- видите вы там всадника? Да? Это герцог Гиз!
-Ах уж этот мне милый кузен Анри! - сказал наваррский король.- Ему ужасно хочется еще до вечера забраться в Лувр!
Когда Генрих подошел к лавке Жоделя, дверь оказалась запертой, так как кондитер опасался, что шальные пули, то и дело залетавшие на улицу, могут перебить его банки со всяким добром. Генрих постучал. Одлетта открыла ему дверь и радостно сказала:
-Ах, государь, мы с вашими друзьями ужасно тревожились за вас!
-Милая крошка! - ласково сказал Генрих, любовно потрепав девушку по щеке.- Скажи, где Ноэ?
-Он бегает по всему городу, разыскивая вас.
-А другие?
-Другие тоже.
Тогда Генрих обратился к Маликану:
-Твой племянничек неисправим! Я ему категорически приказал ждать меня здесь! Ну-с, милочка,- обратился он затем к Одлетте,- скажи мне, можно ли выбраться на крышу вашего дома?
-О, да, через чердак!
-Ну, так проводи меня!
Одлетта пошла вперед, Генрих и Маликан последовали за нею. Она довела их до чердака и указала на лестницу, по которой можно было выбраться на крышу; туда влез сначала Генрих, а потом Маликан.
С крыши отлично было видно площадь Сен-Жермен- л'Оксеруа и Лувр. С обеих сторон бой шел весьма жаркий; мятежники раздобыли две кулеврины и втащили их на баррикаду; защитники Лувра отвечали на выстрелы с неменьшей энергией.
-Сегодня они еще продержатся,- пробормотал Генрих.
-И король вернется в Лувр,- сказал Маликан.
-Как знать! - ответил Генрих.
-Эй, государь,- крикнула снизу Одлетта, оставшаяся у подножия лестницы,- а вот и господин де Ноэ!
-Наконец-то! - буркнул Генрих.
На крышу вышел Ноэ, за ним - Одлетта.
-Я уже думал, что вас убили! - сказал Амори.
-Такова уж твоя привычка,- смеясь ответил Генрих,- стоит тебе потерять меня из вида, как ты начинаешь строить самые мрачные предположения. Ну-с, раз ты шнырял по городу, не узнал ли ты чего-нибудь новенького?
-Узнал, что герцогу Гизу удалось убежать из Лувра! Генрих подавил возглас гнева.
-И узнал также,- продолжал Ноэ,- что королю не вернуться в Лувр, если мы не вмешаемся в это дело!
-Но мы помешаем ему в этом, государь?
-Гм... гм... Что значат каких-нибудь пять-шесть сотен гасконцев, рассеянных по Парижу?
-Они стоят больше, чем восемь тысяч королевских швейцарцев!
-Согласен, но... раз король не хочет моей помощи...
-Ему нужно помочь против его воли. Разве он не брат королевы Маргариты? Кроме того, если герцогу удастся проникнуть в Лувр, он станет королем.
-На сутки - не больше! Но я уж вижу, что у тебя просто руки зудят! Ладно, ступай за гасконцами!
-Этого не нужно - они ждут лишь сигнала. Их взоры обращены на этот дом.
-Ну, так давай свой сигнал!
Ноэ достал из кармана голубой носовой платок и привязал его к кончику шпаги; но, в то время как он собирался махнуть этим флажком, Генрих остановил его.