— Пожалуйста, представьтесь, — попросил Корнбери.
— Его зовут Корбетт, сэр. Он секретарь одного городского…
— Мэтью Корбетт, — последовал весьма громкий ответ, ибо Мэтью твердо решил: кривой мушкет главного констебля его не возьмет. — Секретарь мирового су…
— …судьи Натаниела Пауэрса, — продолжал Лиллехорн, повышая голос и обращаясь напрямую к губернатору. — Поверьте, мне прекрасно известно…
— …Натаниела Пауэрса, сэр, — не сдавался Мэтью, ведя бой не на шпагах, но на словах.
Внезапно его закружил вихрь воспоминаний о другом «пустяке», имевшем место в городке Фаунт-Ройал колонии Каролина, когда он сражался за жизнь несправедливо обвиненной в колдовстве Рейчел Ховарт. Перед глазами живо предстали скелеты в грязной яме и жестокий убийца, напавший во мраке ночи; омерзительный тюремный дух; обнаженная красавица скидывает плащ и заявляет: «Вот вам ведьма!»; в городе полыхают пожары — дело чьих-то коварных рук; беснующаяся толпа подступает к дверям тюрьмы и требует посадить на кол женщину, которая оказалась жертвой преступного сговора, столь дьявольского, что не снилось даже безумному проповеднику Исходу Иерусалиму; Айзек Вудворд чахнет на глазах, хотя Мэтью, рискуя жизнью, добыл ему «ночную птицу». Все эти и многие другие образы ураганом вертелись у него в голове. Обращаясь к главному констеблю Лиллехорну, Мэтью твердо знал одно: он имеет право высказаться.
— …Мне прекрасно известно положение дел, не волнуйтесь. В нашем распоряжении множество горожан, готовых доблестно исполнять свой гражданский долг…
— Сэр!
Нет, то был не крик, однако он произвел впечатление пистолетного выстрела, ведь никто прежде не осмеливался перечить Лиллехорну. Воцарилась гробовая тишина, и Мэтью подумал, что первым кинул горсть земли на собственную могилу.
Лиллехорн умолк.
— Мне дали слово, — сказал Мэтью. Щеки его пылали. Он заметил, как Эбен Осли глумливо усмехнулся и тут же прикрыл лицо ладонью. Погоди, с тобой я еще разберусь, подумал Мэтью.
— Что вы сказали?
Лиллехорн медленно двинулся вперед. Вот уж кто действительно умел скользить! Узкие черные глазки на бледном вытянутом лице в приятном предвкушении разглядывали врага.
— Мне дали слово, я имею право высказаться. — Мэтью взглянул на Корнбери. — Не так ли, сэр?
— Хм… да. Конечно, конечно, сынок.
Тьфу, мысленно содрогнулся Мэтью. Сынок?! Он стоял рядом с главным констеблем, не решаясь повернуться к нему спиной. Судья Пауэрс тихонько шепнул: «Ну, с богом!»
— Прошу вас, — сказал лорд Корнбери, видно, ощущая себя благосклонным правителем и входя во вкус. — Высказывайтесь без всякого стеснения.
— Благодарю, сэр. — Еще разок покосившись на Лиллехорна, который временно приостановил свое плавное шествие к трибуне, Мэтью обратил все внимание на господина в дамском платье. — Хочу уведомить вас, что в нашем городе две недели назад произошло убийство…
— Всего одно? — перебил его Корнбери с кривой усмешкой. — Известно ли вам, что я прибыл сюда из города, где за одну ночь убивают дюжину людей? Благодарите звезды!
Публика встретила эти слова жидким смехом, — в частности, фыркнул Лиллехорн и омерзительно, трубно загоготал не кто иной, как Эбен Осли. Мэтью и бровью не повел.
— Поверьте, я благодарю звезды, сэр, однако защиты привык ждать не от звезд, а от констеблей.
Теперь засмеялись Соломон Талли и судья Пауэрс. Сидевший по другую сторону прохода Ефрем Аулз тоже ликующе хохотнул.
— Что ж. — Улыбка губернатора уже не казалась такой омерзительной (или, быть может, Мэтью к ней просто привык). — Продолжайте.
— Мне известно, что в Лондоне высокий уровень смертности. — («Газетт» исправно, во всех леденящих душу подробностях освещала случаи обезглавливания, удушения и отравления лондонцев обоего пола и всех возрастов.) — Также от моего внимания не ушел тот факт, что в Лондоне существует весьма действенная гражданская система охраны порядка.
— Увы, не очень-то действенная, — пожал плечами Корнбери.
— А вы подумайте, сколько убийств случалось бы за ночь без этой системы. И прибавьте сюда другие преступления, совершаемые от заката до рассвета. Я полагаю, сэр, нам, как сообществу, следует перенять лондонские достижения в данной области и пресечь преступность… скажем так, на корню.
— Да нет у нас никакой преступности! — прокричал кто-то с дальних рядов. — Чушь это все собачья!