Вдруг ее тело изогнулось, напряглось, руки окаменели, она закрыла глаза.
— Санта Мадонна! Елизавета?! Что с вами?
Юная королева уже не слышала его и не могла отвечать ни на какие вопросы.
— Катрин! Катрин! — закричала она, стараясь унять охватившую ее дрожь.
Но тут же упала на пол и забилась в судорогах, ударяясь головой о паркетный пол. Ее камеристка, Катрин Хёльцелин, притаившаяся за дверью, услышав грохот, сперва просунула голову, а затем вбежала в комнату и, оттолкнув короля, принялась спасать свою госпожу. Она вытерла выступившую на ее губах пену, смочила виски благовонным настоем, однако, к удивлению Августа, даже не пыталась отнести больную на ложе.
— Позовите лекаря! Сейчас же! — крикнул Август. Однако камеристка сложила руки как для молитвы.
— Не надобно врача? — удивился молодой король. — Почему?
— Пожалуйста!.. — молила приближенная.
— Я должен уйти? Но почему же, почему?
Катрин Хёльцелин была в отчаянии. Сказать или молчать? Она предпочла ложь.
Припав к больной, она приподняла ей голову. Бившаяся в судорогах Елизавета задела за ножку кресла, и сквозь чулок потекла на сафьяновую туфельку струйка крови. Август постоял еще некоторое время, чувствуя себя совершенно потерянным и даже не совсем понимая, что же произошло. Но когда камеристка снова указала ему на дверь, безмолвно повернулся и выбежал из комнаты. Минуя анфиладу пустынных коридоров, он с разбега налетел на Марину.
— Бегите к королеве Елизавете! Ей плохо! — крикнул он.
— Послать за лекарем?
— Нет!.. Они не хотят лекаря. Только не лекаря… Помилуй бог! Все это выглядело очень странно! Я бы поклялся, что в моих объятиях был труп. Труп!
— Хорошо. Пойду узнаю, что стряслось, — пообещала Марина.
— Она слишком молода, так говорит ее камеристка. Может, и впрямь она чересчур молода?
— Ваше величество! Препятствием для объятий служит не слишком юная, а испорченная кровь, — отвечала та.
— Что это значит? Скажите! Я хочу знать. Неужто мать… Но Марина взглянула на него очень строго.
— Ваше королевское величество, вы забываете, какой подарок соизволила вчера дать невестке всемилостивая государыня.
— Ах, верно! Еще и это! Серебряная колыбель… Нет! Я этого не вынесу! Не вынесу!
Он резко повернулся и ушел. Только тогда Марина не спеша направилась к опочивальне Елизаветы.
Открыв дверь, она некоторое время смотрела на больную. Затем, войдя, повернула ключ в дверях и подошла к камеристке юной королевы.
— Приступ эпилепсии.
— Нет! Нет! — вскричала отчаявшаяся Катрин.
— Да. Я в этом разбираюсь и помогу вам.
В эту ночь над лежавшей без чувств Елизаветой они дежурили обе, не обменявшись между собою ни единым словом.
Посланец римского короля Марсупин поселился в одном из домов на Рыночной площади, поскольку Фердинанд поручил ему наблюдать за Елизаветой крайне осторожно, исподтишка, и не попадаться на глаза королеве Боне, явно неблагосклонной к молодым супругам.
Понимая, что его отчеты позволяют следить Габсбургам за ходом событий в замке на Вавеле, он как раз сочинял уже второе донесение в Вену, как вдруг, хотя был уже поздний вечер, раздался стук в дверь. На пороге стояла закутанная во что-то темное женщина, и, когда она откинула вуаль, он с изумлением увидел перед собой камеристку Елизаветы.
— Это вы?! — воскликнул он сердито. — Какая неосторожность! Я живу в городе, в стороне от всех, дабы уберечься от подозрений, а вы пришли сюда… Зачем? Что случилось?
— Самое худшее, что могло случиться сразу после свадьбы. Уже третью ночь королева спит одна.
— Как это так? Он оттолкнул ее? Сразу же?
— Нет, нет! Он пришел к ней в первый же вечер. Хотел остаться. Но… Она так разволновалась, что упала, — прошептала девушка.
— Упала в обморок? Санта Мадонна! Надеюсь, припадка не было?
— Увы, был. Я скрыла это даже от вас, потому что думала… Надеялась, может, в следующую ночь… Но нет. Едва он открыл дверь и вошел… она снова потеряла сознание.
— А он? — спросил Марсупин.
— На этот раз он ни о чем не спрашивал. Даже не подошел ближе. Сразу же покинул опочивальню.
— Вас об этом сегодня расспрашивали?
— Нет. Может, король не догадывается, что это приступы тяжелой болезни? Полагает, что она… очень чувствительна, слишком молода для супружества? Я ему так и сказала: «Слишком молода».
— Вздор! Ей семнадцать лет. Завтра, послезавтра все станет известным. Вы не можете объяснить принцессе, как важно, чтобы она любой ценой совладала с волнением? Чтобы?..
— Именно потому, что она знает, что ее ждет, и страстно желает этого…