Барбара? Она все равно останется с ним. Их связывали очень прочные узы, и новый, заключенный во имя интересов династии брак не мог бы помешать их любви, нежной и глубокой.
За гробом молодой королевы шел весь город. Ее видели редко, но многие поговаривали о том, что юная и хрупкая племянница императора терпеливо переносит тяжелую неизвестную в Литве болезнь, а также неверность супруга. Двор Августа был слишком многочисленным, чтобы его отлучки, долгие недели, проводимые им на охоте, и встречи с Барбарой в охотничьих замках оставались тайной.
Скорбя по умершей, почти безызвестной им королеве, литовские дамы не скрывали своей зависти и ненависти к красавице вдове, которую все они хорошо, даже слишком хорошо знали. Весть об отравлении дошла уже и до них, и молодой король вполне мог подумать, что сплетня эта облетела весь Вавель не без участия Фердинандовых послов, что Вена пожелала сделать из Боны злодейку.
Он не придавал этой истории значения, считая ее обычным наговором. Но Радзивиллы охотно подхватили сплетню, столь ненавистное для вельмож имя королевы Боны оказалось у всех на устах. К давней ненависти добавилось еще и опасение, что теперь, когда Елизаветы нет в живых, Бона заберет назад свои поместья под Вильной вместе с окрестными лесами. Бесило их также и то, что Бона перестает быть старой королевой и вернет себе прежний титул — королева Польши, как единственная коронованная правительница и супруга того, кто не позволил своему сыну именоваться великим князем Литовским. Опасность была так велика, что стоило поддержать и раздуть даже самую нелепую и ничтожную сплетню. И хотя все видели, как Катрин Хёльцелин вся в слезах шла за гробом своей госпожи и клялась, что никогда не оставляла ее ни на минуту и видела, как она с часу на час, день ото дня медленно угасала, дворяне Радзивилла шептались повсюду, что и Катрин дивилась этой внезапной, непонятной смерти. И в кругу людей близких говорила о ядовитом италийском драконе. Кто были эти близкие? Этого никто не знал, потому что Катрин покинула Вильну вместе с венскими послами императора, прибывшими в августе на похороны. С двадцать четвертого августа, когда Елизавета была положена в усыпальнице собора рядом с королем Александром, братом Сигизмунда Старого, сплетня разрослась, набирая силы, и жало ее было направлено против загребущей, обижавшей вельмож и русских бояр королевы Боны. И уже по весне всюду, где прежде люди хвалили справедливое правление государыни, называя замки на восточной границе ее именем и холм над Кременцом — горой королевы Боны, появились старые лирники и молодые бродяги, распевавшие песни о злой королеве-отравительнице, которой послушны даже ядовитые змеи. И то, что на западе Европы передавалось потихоньку приверженцам Габсбургов, по всей Литве, Волыни и Полесью разнесла стоустая молва. Отравили… Королева-злодейка отравила молоденькую невестку. Нет, сын не был с ней в сговоре, она одна, до тонкостей познавшая это страшное ремесло, чужеземка, итальянка, все та же государыня Бона свершила неслыханное злодейство…
То, что дочь Габсбургов не успела принять во владение польские земли и вообще была беспомощной, не имело для сочинителей никакого значения. Куда заманчивей было слушать сказки о жадной свекрови и злой матери, потому что разве мог великий князь Литовский не любить такую красивую, добрую и молодую жену?
Он тем временем, еще ничего не подозревая, проводил вторую половину 1545 года в переговорах с новыми послами короля Фердинанда, которого потеря дочери огорчала куда меньше потери части приданого, и теперь он требовал вернуть часть слишком поспешно выплаченных сумм, а также драгоценностей.
Август советовался даже с матерью, спрашивал, как бы она поступила на его месте и что говорят знатоки законов из королевской канцелярии, но Бона в то время была огорчена болезнью, а потом и смертью архиепископа Гамрата и поручила дело о наследстве канцлеру. И так, почти одновременно, и Краков и Вильна оказались погруженными в траур. Смерть примаса, самого близкого союзника Боны, покровителя гуманистов и знаменитого библиофила, была для королевы тяжелым ударом по многим причинам. После смерти Гамрата осталось не только прозвище, присвоенное женщинам, состоявшим при его дворе и насмешливо называемым гамратками, но на Вавеле осталось еще и ощущение пустоты, которую ничем не удавалось заполнить. Бона вместе с Кмитой и примасом Гамратом составляла могучий триумвират, боровшийся за усиление королевской власти. Вместе с ними Бона горевала, наблюдая, как дряхлеет, становится немощным король, осуждала сейм, который снова отказался провести реформу казны и войска. Королева была полностью поглощена всеми этими делами, к тому же теперь, когда в ее руки перешли земли Мазовии, она успокоилась, и ее не занимало, вернет или нет Август драгоценности, принадлежавшие умершей Елизавете, или оставит себе. Должно быть, у него самого их было немало, коль скоро Бонер рассказывал о многочисленных дорогих доспехах, о коллекциях старых монет и драгоценных камней, из-за которых Август немало задолжал королевскому банкиру.