— Князь Радзивилл был со мной! — прервал его король. — По какому праву?..
— Но ведь это Радзивилл! — неожиданно для всех вмешался Фрич. — Ваше величество, не понимаю! Ведь вы же хотели когда-то вместе со шляхтой сломить могущество вельмож, отстранить их от власти?..
— Ну и что еще?! Что еще скажете? — резко спросил Август.
— Вы хотели быть создателем исполненного гармонии справедливого государства, спасти Речь Посполитую. Когда же, как не теперь? Мы полагали, вместе с вами…
— Вы! Всюду вы! Советчики! Опекуны! — злорадно усмехнулся Август. — Что же еще? Почему вы молчите, государыня?
— Потому что у меня нет иных намерений, кроме тех, о которых говорил нам почтенный Фрич, — отвечала Бона спокойно и рассудительно.
— Никаких иных намерений? — подхватил Август. — Почему же тогда, встречая меня, маршал Вольский упомянул о французских послах, с которыми я должен нынче непременно увидеться.
На этот раз Бона не сразу нашлась с ответом.
— Признаюсь, ошиблась я, государь… Полагала, что для блага Речи Посполитой и сестры вашей, Изабеллы, дадите согласие на брак с дочерью короля Франции…
— Значит, я угадал! — крикнул король. — Послушный сын вступает в новый брак! Во имя Речи Посполитой! Ради сестры! Да это же настоящая кабала! А обо мне? Обо мне вы не подумали? Что я думаю? Что чувствую? Об этом и знать не хотите? Ну что же, довольно вопросов! Приказываю послать одного из придворных в Рьщарскии зал — пусть пригласит сюда князя Радзивилла Черного. Скажет, что хочу его видеть и желаю, чтобы он был при мне! Здесь!
— Помилуйте, государь! — взмолился каштелян Гурка.
— Это неслыханно! — воскликнул Кмита.
— Я так хочу! — резко оборвал их Август. — И это еще не все. Французов принимать не буду.
— Ваше королевское величество! — умоляюще прошептала Бона.
— Им здесь делать нечего! Разве что после похорон захотят дождаться торжественного въезда в Краков…
Теперь попыталась остановить его королева:
— Замолчи, умоляю тебя!
Но он решил не уступать и продолжил:
— Дождаться въезда в Краков возлюбленной супруги нашей…
— Нет! Нет! — воскликнула Бона.
— …недавно обвенчанной с нами в Литве, Барбары Радзивилл…
Август умолк, но Бона вдруг распрямилась и с надменно поднятой головой воскликнула гневно:
— Она? Королева? Не бывать этому!
Похороны старого короля состоялись в последние дни июля, на торжества съехались императорские послы, послы римского короля, Альбрехт Прусский, многочисленные князья и княжата.
Торжественная процессия вошла в собор, и воцарилась полная тишина, нарушенная вдруг позвякиваньем железа и стуком копыт. Рыцарь в черных доспехах вошел в собор, остановился за гробом своего вождя, став свидетелем того, как канцлер сломал печать покойного.
Когда после панихиды гроб опустили под плиты собора, послышался звон большого колокола. Он гудел часто и тревожно и вдруг остановился, подобно сердцу того, кто его создал во имя прославления польского оружия…
Только на другой день колокол зазвучал снова. Черные хоругви еще ниспадали вниз со стен Вавеля, и в тот вечер, казалось, Висла изменила свой бег — когда светящийся поток из зажженных факелов и свечей поплыл вверх, на Вавельский холм, к замку. Загремели фанфары, приветствуя молодого короля, который прошел сквозь расступившуюся толпу и остановился в самом центре внутреннего двора. Он ждал подходившего к нему канцлера Мацеёвского и принял из его рук королевский стяг.
Фанфары умолкли, народ затаил дыхание. Неожиданно, единым взмахом обеих рук, Август вскинул стяг высоко вверх, а затем махнул им на все четыре стороны света. Словно бы глубокий вздох или стон пронесся над толпою. В это же мгновение стоявшие на стене и на башнях стражники сорвали черные флаги, они падали вниз, жалкие и никому уже не нужные, коль скоро посреди двора, озаренный тысячью факелов, стоял облаченный в траур, но исполненный блеска молодой король, больше десятка лет бывший лишь тенью своего отца Сигизмунда I Старого, а теперь, после его похорон, единственный законный властелин Польши, Литвы и Руси.
Толпа подступала все ближе, на первый план вышли придворные со свечами в руках, от зарева пылавших факелов было светло, как днем, арки и галереи освещали огоньки смолистых лучин, зажженных стоявшими там слугами.
Снова заиграли фанфары, им вторил мерным гудением королевский колокол…
Стоявший рядом с Остоей Фрич Моджевский шепнул:
— Ну, теперь жди перемен.
— Лишь бы во благо Речи Посполитой! — отвечал Остоя.