— Он не всегда был немощным, — заметил Август.
— Разумеется, — согласилась она. — Но и тогда, когда король еще был полон сил… Я давала советы…
— И не ему одному.
— Да, и сенаторам, и шляхте. Ну и что? Я советовала смотреть вперед, в будущее, но в этом странном государстве никто о будущем не думает. Для вас всегда главным было то, что выгодно сейчас, сегодня. Интриги королевы Боны? Санта Мадонна! Не кажется ли тебе это смешным по сравнению с интригами и фальшью венского двора? Или проделками князя Радзивилла? О, вы все и этот ваш вавельский дракон были сильнее меня. Какая теперь сила у италийского дракона рода Сфорца? Niente! Niente! Хотя он вроде и пугал столько лет! Да еще и этот яд… Даже ты, боясь меня, приказал закрывать на ключ вино, воду. Неужели ты думал, что я могу отравить кого-то? Дорогой! Это выдумки Габсбургов. Я была столь неосторожна, что встала поперек на их пути к польскому престолу. Да, я думала по-иному, совсем не так, как твой отец, и не так, как Тарновский. Но разве это плохо? Не знаю. И вот в этой стране, которой я желала только добра, мне не удалось свершить задуманного. Мне удалось пополнить казну золотом, и немалым, это так, но у меня нет здесь ни одного преданного друга. Я ни разу не слышала слов похвалы, благодарности… Я хотела использовать свое влияние и помочь тебе расторгнуть брак с Катериной. Но римский король опередил меня. Вот поэтому я наконец решила сказать себе: довольно! С меня хватит и обид, и горечи. Мне необходимы перемены! Другие люди, приветливое небо. Я должна, как писала тебе в письме, отдохнуть душой и телом, уехать в Бари. Немедленно!
— То, что вы хотите уехать, мне в какой-то степени понятно, только не на тех условиях, которые содержались в вашем письме.
Бона удивилась, казалось, она захвачена врасплох.
— Что это значит?
— Вы не увезете того, что даровал вам отец, — золота из вашей казны и сумм из вашего приданого.
— Ах, так? — Она судорожно сжала пальцами серебряный набалдашник трости, лицо ее налилось кровью. — Значит, я вынуждена буду выехать нищей? Побираться? Я, польская королева? А ежели я уеду и вывезу все, что захочу?
— Я не дам на это согласия, — не задумываясь, ответил Август.
Бона встала. Величественная в роскошном платье, все еще вызывающая страх, она заговорила, как когда-то прежде, громко и повелительно:
— На Вавеле, судя по всему, ничего не изменилось! Раньше я то и дело слышала «нет» от своего супруга Сигизмунда, теперь то же говорит мне Август, мой сын. Что же? Выходит, я не поеду в Италию?
— Я сказал — нет.
— А я говорю — да! — закричала Бона. — Поеду! Несмотря ни на что.
И, громко стуча тростью, она направилась к выходу. Август молча смотрел ей вслед. Возле двери она задержалась на секунду, повернулась и, глядя ему прямо в глаза, надменно произнесла:
— Запомни мои слова: я уеду!
На следующий же день Бона выехала из Кракова к себе в Мазовию. В пути остановки были короткими, задержалась она только в монастыре, где была похоронена ее любимица Дося. До могилы шла пешком, долго стояла над ней и плакала. Паппакода был страшно удивлен этим, он видел ее слезы только на похоронах Алифио, Кшицкого и епископа Гамрата. Но они были советниками королевы, а два последних входили в ее триумвират; а эта карлица в последнее время выполняла роль теплого коврика, грея стопы Боны в холодном Яздовском замке. Неужели она больше ценит верность и слепую преданность, нежели любовь, восторги придворных, радостные возгласы толпы?
Он поторопился к Марине, желая ее предостеречь.
— Слепите, чтобы она не привязалась теперь к Сусанне, та ей может заменить Досю.
— За кого вы меня принимаете? — с возмущением воскликнула Марина. — Не беспокойтесь, у меня тоже есть глаза, которые все видят. Королева плакала сегодня. Быть может, потому, что возмущена отказом короля? Но клянусь вам, при расставании с Сусанной слез она проливать не станет.
— Значит, Сусанна уже знает, что не поедет в Италию? — не скрывая радости, спросил Паппакода.
— Нет. Но узнает, когда я придумаю повод удалить ее. Будьте осторожны, кто-то идет за нами…
Они ускорили шаги и через калитку вышли с кладбища сразу же за королевой, впереди ее свиты.
Вернувшись в Варшаву, Бона сразу же велела провезти ее по городу, а потом долго, до самой ночи, просидела со своим секретарем Хвальчевским, проверяла счета, читала прошения, просьбы своих подданных. Марина и Паппакода, которые настолько хорошо знали свою королеву, что порою чувствовали каждую перемену ее настроения, теперь переполошились. Вдруг ей не захочется бросить начатые в городе работы, благодаря ей расцветшем и разбогатевшем, лишиться прекрасного вида из окон дворца на широкую в этих местах Вислу. Она ценила тех, кто был ей благодарен, а Варшаве было за что благодарить свою мазовецкую княгиню. В Краков по ее распоряжению отправили обучать более ста тридцати сыновей ремесленников и горожан. Совсем недавно на реке Дрне установили сукновальню. Пожары? Вот уже два года, как не было ни одного, а ведь в тесно застроенной Варшаве почти все дома за каменными стенами были деревянными.