— Слышите? Это он, Август. Ваш наследник.
— Наконец-то, — вздохнул он и вслед за супругой приблизился к серебряной колыбели.
Возле нее, играя погремушкой, ползал по ковру ребенок, еще не достигший года, но большой и подвижный. Король взял малыша на руки и подкинул высоко вверх.
— Настоящий Ягеллон — плоть от плоти. Здоровый. Большой. Где взять слова, чтобы отблагодарить вас.
— Я хотела быть матерью королевского сына…
— Вы стали ею.
— Хотела быть счастливой.
— Вы стали счастливой?
— Вот с этого момента. Никто не вычеркнет из моей памяти этого дня.
Счастливыми были и последующие дни и недели. В июле пестрая толпа горожан вышла на улицы, всем хотелось посмотреть, как будут поднимать вверх большой колокол. Его на двух катках везли через рынок и Славковские ворота к колокольне. В торжестве поднятия большого колокола принимало участие и королевское семейство вместе со своим двором. Тысячи мещан глазели, как повисли на концах канатов, обливаясь потом, силачи. Колокол медленно и величественно возносился вверх, в июльское небо. А потом, мерно раскачиваясь в вышине, он заговорил густым медным голосом.
— Заговорил! — радовалась толпа. — Заговорил большой королевский колокол. На погибель крестоносцам.
Бона, сидевшая рядом с королем, повернула к нему украшенную драгоценностями голову.
— „Скажи, разве я не под стать делам своего короля“, — сказала она негромко.
Король удивился.
— Что я слышу? Лесть? Из ваших уст? Трудно поверить.
— Эти слова выбиты на языке колокола. Я лишь их повторила.
Заглядевшись на колокольню, слушая бархатистый звон большого колокола, прославлявшего короля-победителя, Сигизмунд сказал:
— Вы правы. Эти слова выбиты на языке колокола…
Летние месяцы еще принадлежали королеве и маленькому Августу, но уже ранней осенью король должен был покинуть Вавель, он уезжал на сейм в Петроков. Бона, уже знакомая с польской конституцией запрещавшей королю издавать новые законы без предварительного согласия сейма, посоветовавшись со своим канцлером, решила поговорить с королем о будущем их долгожданного сына, о его правах на престол. Она знала, что Ягеллоны наследуют престол Великого княжества Литовского, но королевский престол в Польше оставался выборным. Алифио уверял, что короля Ольбрахта во время выборов даже поддерживал вооруженный отряд, потому что одновременно с ним свою кандидатуру предложил мазовецкий князь, ссылаясь на то, что род его восходит к Пястам. Для Боны это известие было потрясением. Она полагала, что родился долгожданный наследник трона, а тут вдруг оказалось, что ей предстоит добиваться согласия сейма и сената на коронацию, ждать много лет, чтобы потом только, лишь после смерти Сигизмунда, обрести уверенность, что она мать короля Польши, а не только великого князя… От этой мысли она страдала и решила больше не таиться перед Сигизмундом. И вот в один из дней, когда муж ее с улыбкой наблюдал за тем, как сын его учится ходить, она стала поучать малыша:
— Иди прямо, не беги. Иди, carino! У него ваша походка. Теперь ступай к окну. И сразу же обратно. Саro mio! Слышишь? Иди ко мне.
Но Август обернулся и, судорожно держась за оконную раму, сердито крикнул матери:
— Нет! Bastа! Bastа!
— А это у него от вас, — улыбнулся король.
— Верно, — неохотно согласилась она. — Но я переломлю, пересилю его упрямство. Уведи королевича, — приказала она кормилице. — Санта Мадонна! Королевич! Что за титул? Что он значит? Ничего — ей-ей, ничего!
— Его носили мои братья, а долгое время и я сам… — объяснял король мягко.
— Но вы… Вы ведь получили перед этим великокняжеский престол в Вильне. Так же, как ваш отец и брат Александр…
— Не вижу связи. Да, я был королевичем. Потом получил великокняжеский престол, и, наконец, меня выбрали королем. Что из этого?
— А то, что путь к краковскому трону идет обычно через Великое княжество Литовское. И наш сын должен иметь собственный титул. Должен быть великим князем. Это уже звучит. И что-то значит.
— Бог даст, он будет им, когда вырастет, — согласился король.
Бона встрепенулась.
— Ждать? Чего ждать? Надо постараться, чтобы литвины возвели на трон Августа сейчас, немедленно.
Бона внимательно глядела на короля, но он сказал спокойно:
— Это мысль пустая.
— Но почему? — не унималась Бона. — Надо пытаться, пробовать несмотря ни на что.
— То, чего вы хотите, противоречит здешним обычаям и законам, — объяснил он.