Быть может, святая Анна будет милостивей к ней, нежели святой Николай, покровитель Бари, и сделает так, чтобы новое дитя…
На этот раз, что бы там ни показывали звезды, ее собственная воля сотворит чудо, и родится сын, еще одна опора династии Ягеллонов. Но только… Это означает, что впереди много месяцев самоотречения, а ведь ей уже ведомо сейчас, что детские комнаты во дворце не могут удовлетворить в ней той жажды действия и жажды власти, о коей говорил в своих трудах Макиавелли, — власти истинной, полной, ничем не ограниченной и не скованной…
От всех этих мыслей и воспоминаний нет спасения. Ей надоели придворные, даже карлица Дося, верно сопровождавшая всюду свою госпожу, больше не развлекала ее. А однажды, когда Алифио заканчивал свое сообщение о том, что турки взяли в полон двадцать тысяч человек, она сердито глянула на Марину, которая вошла в ее покои с маленьким королевичем.
— Великий князь пожаловал на утреннюю аудиенцию, — как всегда доложила Марина.
— Не сейчас, — нетерпеливо отвечала Бона.
— Он должен подождать?
— Нет! Уйти.
Со столь нелюбезным приемом королевич встретился впервые и, важно направляясь к дверям, заметил:
— Кричит.
— Потому что она мать, — объясняла Марина.
— Сердится.
— Потому что королева.
Он понимающе кивнул головой и этим кивком так напомнил короля, частенько молча выслушивавшего доводы королевы, что Марина, поспешно открывавшая двери, не могла удержаться от смеха.
Еще дымились в деревнях хаты, а татарские орды уводили людей в полон, разорив все вокруг, когда ненадолго в замок приехал король. Он спокойно встретил сообщение о рождении третьей дочери, но был заметно встревожен известием о смерти принцессы; еще больше ему не понравилось волнение супруги, которого она и не скрывала. Хотя король был очень измучен, она тут же ринулась на него в атаку.
— Мои намеренья так же важны, как и ваши! Я должна унаследовать италийские герцогства… Ради Ягеллонов. Ради Августа.
— Мысль похвальная. Но унаследовать их — значит опередить императора. А как вы хотите это сделать? Двинуть войско в Италию? Сейчас, когда наши южные границы снова в огне? И восточные тоже? Под угрозой Пинское княжество.
— Данное мне, в обеспечение приданого.
— Грош цена такому обеспечению, если турки опустошают земли, грабят, уводят людей в полон…
— А как же италийское наследство?
— Да, но нужно выбирать. Нельзя воевать с западом и востоком одновременно.
— Выбирать… — с насмешкой повторила она. — Это, право же, нелегко.
— Особенно когда гетманы уверяют, что больше десяти тысяч рыцарей им не собрать.
Только десять? Нельзя заставить шляхту утвердить подати на случай войны?
— Как? Всегда найдется несколько крикунов, и самые разумные доводы не помогут.
— Крикунов можно купить.
— Помнится, еще недавно вы говорили: раздавать деньги — это значит опустошать королевскую казну.
— Но, право же, ни в одном государстве не наберется более нескольких сотен беспокойных умов и болтливых языков. Тот, кто хочет править, должен знать этих людей. Читать их мысли.
— Что дальше?
— Переманить на свою сторону, подкупить, высмеять…
— Или? — поинтересовался король.
— Убедить, но это куда труднее. Можно также заставить их замолчать.
— Каким образом?
— Тут иногда нужен и топор палача.
Он глянул на нее, не веря собственным ушам.
— Что я слышу? Рубить головы, как это делает в Англии Генрих Восьмой? И это говорите вы? Вы?
— Других путей к истинной власти я не знаю. Только этот.
— Но ведь это было бы нарушением всех прав! — воскликнул король, неожиданно вставая. — Такой власти в Польше никогда не потерпят.
— Никогда? — не сдавалась Бона.
— Ни сейчас, ни потом. Польша — не Италия.
— О боже! — сказала она, словно бы с грустью. — Но и здесь мог бы быть сильный, могущественный король. Ведь верно? Повелитель богатого края.