— Могу я узнать — кто?
Это одна из моих тайн. Другая — источник, из которого я почерпну дукаты, дабы заплатить остаток долга.
— Вы полагаете, дело это неотложное?
— О да! Я не хочу, чтобы Анна вышла за брата Альбрехта. Не подпущу к Мазовии. Она будет наша, целиком наша! Я проверяла. В этом княжестве великое множество больших и малых городов.
А на берегах Вислы — Варшава, большая, людная.
— Вы хотите, чтобы она была ваша?
— Да, и не постою за ценой.
— Для Ядвиги?
— Пока — для Ядвиги. Я с ней уже об этом говорила. А потом с ее помощью — для Августа, для династии.
— А может, скорее… для Короны?
— Для Короны? — Бона была неприятно удивлена.
— Это старинные пястовские владения, — объяснял король.
— Но тогда… Ох, не знаю! Ничего не знаю. Устала. Хочу только одного — отдохнуть. Шрозаге…
Не прощаясь, она пошла к дверям. В ее бессильно повисших руках, в склоненной голове было столько истинной или притворной усталости. Король, прищурившись, минуту глядел ей вслед. Если бы она обернулась, то поняла бы, что он тоже принял решение и не уступит.
Когда итальянские мастера во главе с маэстро Береччи занимались реставрацией замка, Бона невольно обратила внимание на буйную зелень одичавших, как ей казалось, здешних садов. В отдаленной части сада она велела посадить виноградную лозу, но та не принялась, засохла, и тогда здешний садовник с великим недоверием побросал во вскопанные разрыхленные грядки семена каких-то итальянских овощей, привезенные королеве из Бари вместе с письмами.
Было ясное солнечное апрельское утро, когда Бона, успевшая уже отдохнуть от нежеланного для нее гостя, Альбрехта, прогуливалась вместе с Мариной по парку. Ветки стоявших в цвету плодовых деревьев казались совсем белыми, раньше обычного расцвела сирень. И вдруг тишину, в которой отчетливо слышалось гуденье пчел, нарушили детские голоса и громкий смех. По зеленой траве бежала королевна Ядвига с Изабеллой и Августом, а вслед за детьми Диана ди Кордона и Беатриче. Еще мгновенье — и девушки поравнялись с детьми, подняли на руки младшую королевну и королевича. Теперь, с детьми на руках, они еще пуще припустились бежать по изумрудной траве.
Громко кричали королевич с королевной — ноги их болтались в воздухе, весело и громко смеялась Ядвига. Все они направлялись в дальнюю часть сада, где за невысокой живой изгородью стояла королева, отдающая распоряжения садовнику. Увидев детей, королева обернулась и, подняв руку вверх, сказала:
— Вавта! Вазха! Я вам говорила, что сюда ходить нельзя. Нельзя тревожить эти грядки.
— И мне нельзя? — удивился великий князь.
— Саго тю! И тебе тоже! Эти южные травки не любят крика.
Август внимательно глянул на мать и спросил:
— А вы, ваше величество, тут не кричите?
— Я? Нет… — Она обернулась к своим придворным. — Право же, у вас нет разума. Того и гляди потопчете грядки… Неужто вам на лужайках приволья мало?
— Я хотела сказать, — вставила словечко Ядвига, — что маршал Вольский не уверен, удастся ли отпраздновать свадьбу Беатриче в замке.
— Не уверен? Вольский? Ведь я ему приказала! — воскликнула Бона гневно.
Королевич, приложив палец к губам, отважился ее предостеречь.
— Тсс…
Сердясь все больше и больше, Бона вышла из-за изгороди.
— Свадебные торжества послезавтра в замке! А потом турнир — во дворе.
Беатриче кинулась целовать ей руку.
— Что он себе позволяет, этот Вольский?
— Говорит, совсем недавно были торжества — присяга на верность, — объясняла Ядвига, — и посему…
— А если я хочу придать блеск этой присяге и отпраздновать свадьбу моей камеристки с польским дворянином?
Королева ждала нового потока благодарностей, но Ядвига, помолчав немного, недовольно произнесла:
— Такое торжество, столь расточительное… Бона взглянула на хмурое лицо падчерицы.
— Не будь завистливой, пиа сага, — ласково сказала она. — Когда король надумает выдать тебя замуж, я, хотя ты мне и не родная дочь, устрою свадьбу не беднее, чем была когда-то у меня.
Танцы, турниры, торжественные шествия… Восемьдесят лошадей под белыми балдахинами и двадцать мулов везли сундуки с моим приданым.
— И столько же поедет со мной в Мазовию? В Варшаву? — спрашивала Ядвига.
— Королевна из рода Ягеллонов достойна и сотни скакунов. О боже! — вдруг спохватилась Бона. — У меня еще столько дел! Бегите! Трава такая зеленая, пышная…
Она поглядела вслед убегающим детям, словно бы досадуя, что они помешали ей любоваться цветущими деревьями. Направляясь вместе с Мариной к замку, Бона говорила скорее себе, нежели ей: