— Пусть слова ваши будут пророческими, ваше величество, — склонил голову гетман.
Он вышел, радуясь полученному обещанию, а королева, встретив упорное молчание супруга, сразу возвратилась к себе, размышляя, что же это было: пресловутое упрямство Ягеллонов? Она вспомнила каменные лица Шидловецкого и Томицкого, обладавших железной волей. Нет, здесь было другое… Усталость, стремление избежать борьбы и споров, мягкость человека, по воле судеб с трудом вынуждавшего себя казаться суровым. Ну что же. С этим ей куда легче совладать, нежели с решимостью и сильной волей Тарновского. Хитрая сеть женских интриг, опутывающих незаметно жертву, и… дукаты, как можно больше дукатов. Хорошо, что Паппакода уже в ближайшее время вернется в Вавельский замок с казною…
Поразмыслив, она велела пригласить к себе юного короля и решила принять его в присутствии советников: Алифио и Вольского. Каково же было ее удивление, когда она услышала за дверью тяжелую поступь, столь непохожую на легкие, стремительные шаги юноши, через минуту в комнату вошел рыцарь, с ног до головы закованный в великолепные золотые доспехи. Август остановился возле королевы, приподнял забрало. На нее смотрели черные блестящие глаза настоящего Сфорца, всегда вызывавшие ее восторг, но смотрели с таким достоинством, с такой гордостью, что она невольно крепко стиснула подлокотники кресла. Значит, все-таки… Он хочет быть рыцарем, хочет, как дитя, поиграть в полководца, повести других на войну. Проклятый гетман! Неужто он не понимает, что это последний из Ягеллонов? Что его следует оберегать, ограждать от опасностей?
Бона с трудом сдержала раздражение и холодно, но спокойно сказала:
— Я велела вас пригласить, потому что до меня дошли странные вести. Говорят, вы пожелали уступить настояниям Тарновского? Отправиться вместе с ним на войну с Валахией?
— Мне семнадцать лет, а я еще никогда не был в походе, — повторил он, как выученный урок, слова гетмана.
— Что за горячая голова?! Война! И на ней король-рыцарь. Победитель! О боже! Я ничего не имела бы против, но… — Она сделала вид, что колеблется, и досказала через минуту: — Нам стало ведомо, что шляхта подо Львовом собирается не для похода. Там надлежит ждать скорее рокоша, бунта.
Август коснулся правой рукой меча, так что заскрежетали доспехи.
— Я чувствую, что у меня хватит сил противостоять дерзновению подданных, — гордо заявил Август.
— Вот как? У тебя хватит сил? — удивилась она.
— А почему бы и нет? — отвечал уязвленный юноша. Королева попыталась улыбнуться закованному в доспехи рыцарю.
— Хорошо. Пусть будет так — у тебя хватит сил! Но все равно ты должен держаться в стороне.
Король чересчур распустил этот расшумевшийся сброд. Ты предстанешь перед шляхтой, уже утихомиренной королем, смирившейся, когда страсти утихнут. Покажешься перед нею во всем блеске и величии. Значит, не сейчас.
Но Август не уступал.
— Отсутствие мужества никогда не украшало королей, — отвечал он.
— У власти есть свои тернии, — вздохнула королева. — Оставь эти мелкие раны и уколы самому государю. Верь мне, лучше прославиться в победоносном сражении, нежели в укрощении бунтовщиков.
Он ответил не раздумывая:
— Мыслю иначе. И должен ехать.
Не в силах сдержаться более, она ударила кулаком по резному подлокотнику кресла.
— Нет! Довольно! Ты никуда не поедешь! После минутного молчания Август заявил:
— Я обращусь к королю. Его величество позволит…
— К его величеству? Ну что ж. — Бона уже настолько овладела собой, что могла спокойно сказать:
— Хорошо. Пусть будет как всегда — как он порешит. — И, обратившись к маршалу Вольскому, попросила его провести молодого короля к государю.
Забрало опустилось, закованный в золотые доспехи юный рыцарь шел впереди, за ним неохотно плелся Вольский.
Теперь, уже дав волю своим чувствам, Бона в ярости сбросила на пол дорогую вазу, и она рассыпалась на мелкие осколки. Глядя на них, она крикнула Алифио:
— Вы слышали?! Он заявил, что у него хватит сил?! Он — сильный? Его хотят разбить вдребезги, как это стекло. Сейчас же велите позвать ко мне Диану.
— Сейчас, когда Август собирается в поход?.. — удивился канцлер.
— Именно сейчас. Поспешите, я жду.
Вскоре вошла Диана ди Кордона в сопровождении Марины, но королева тотчас же движением руки отослала камеристку прочь. Они остались одни.
— Сколько тебе было лет, милочка, когда мы выезжали из Бари? — спросила Бона.
— Шестнадцать, — отвечала Диана, смешавшись.