Я стану отцом этого ребенка, и это выставляет меня в новом свете, не только в глазах Ланы, но и в глазах всей нашей компании. Эта мысль одновременно пугает и, если честно, немного возбуждает. Речь идет не о победе или поражении, а о чем-то большем, о чем-то более глубоком.
— Послушай, Лана, — говорю я, мой голос смягчается. — Что бы ни случилось дальше, мы с этим справимся. Как мы всегда делаем. Вместе. — Я серьезно отношусь к каждому слову.
А что касается подозрений Беллы, ее замечаний на вечеринке? Пусть строит догадки. Пусть они все гадают. Пока Лана в безопасности, пока ее поддерживают, все остальное не имеет значения. Но не совсем.
Поймав взгляд Ланы, я наклоняюсь к ней и понижаю голос до низкого, располагающего тона, который, как я знаю, привлекает ее внимание.
— Как насчет того, чтобы отпраздновать? Ну, знаешь, немного поздравительного секса?
К моему восторгу, Лана смеется, искренне, от души, что пробивает напряженность и настороженность, которые нависли над ней с тех пор, как она произнесла эту бомбу. Впервые за сегодняшний вечер я вижу, как она по-настоящему загорается, и это вызывает во мне прилив тепла.
— Ты невозможен, — говорит она, качая головой, но в ее глазах появляется блеск, которого раньше не было. — Но… Полагаю, это не худший способ отпраздновать.
Я сразу же замечаю, как она краснеет, пытаясь скрыть улыбку. Это зрелище может заставить ангелов грешить, а демонов молиться. Черт возьми, Лана… Я хочу сожрать ее прямо здесь и сейчас.
— Тогда приготовься, — рычу я, в моем голосе звучит темный умысел, — потому что это будет адская ночь. — Мой взгляд блуждает по ее телу, задерживаясь на выпуклости живота, где растет наш ребенок. Это собственническое, первобытное и чертовски сексуальное чувство.
Лана тяжело сглатывает, ее лицо окрашивается в пунцовый цвет. Она знает, что сейчас произойдет. Предвкушение опьяняет, как лучшая русская водка.
Я начинаю снимать рубашку, но она удивленно говорит:
— Здесь? В комнате для совещаний?
— Почему бы и нет? — Я бросаю вызов, окидывая взглядом ее фигуру с открытой признательностью. Рубашка уже наполовину снята, и я делаю паузу для пущего эффекта, позволяя своим мускулам пульсировать в тусклом свете комнаты для совещаний. Глаза Ланы блуждают по моим татуировкам, а затем снова встречаются с моими.
— К черту. — Она испускает глубокий вздох, затем закрывает пространство между нами и прижимается губами к моим.
Мои руки блуждают по ее изгибам, желание сдерживает любую толику нежности. В наших поцелуях есть жесткость, срочность, которая соответствует громовому стуку моего сердца.
Я прижимаю ее к массивному дубовому столу позади нас, сбивая при этом несколько неважных бумаг. Тонкий звон, с которым они рассыпаются по мраморному полу, едва достигает моих ушей. Все, что меня волнует, — это женщина передо мной… моя Лана.
Она прижимается ко мне, как ключ в замке, ее мягкость вливается в мои застывшие контуры. Ее пальцы впиваются в мою спину, когда я прижимаю ее к твердой поверхности. Моя рука скользит вниз, к подолу ее платья, дразня нежную кожу под ним. Затрудненный вздох, который она испускает, служит одобрением для большего.
— Нам нужно поторопиться. Кто-то может войти в любую секунду. — Вздохнула она.
Я ухмыляюсь, не сводя с нее глаз.
— И что?
— Ну, знаешь, мы бы… нам бы пришлось… объясняться, — голос Ланы прерывается, а ее щеки краснеют еще ярче.
— Я уверен, что мы можем объяснить все, что угодно, — говорю я, уверенность в моем голосе не оставляет места для сомнений. — Но пока давай просто наслаждаться моментом.
Ее глаза сужаются, а губы изгибаются в соблазнительной улыбке.
— Всегда оптимист, да?
— Всегда, — говорю я, мой рот находится в двух шагах от ее уха. — Так ты позволишь мне насладиться этим моментом или мне придется взять все в свои руки?
Лана задыхается, ее глаза расширены одновременно от шока и желания.
— Ты не посмеешь, — говорит она, ее голос едва превышает шепот.
— Испытай меня, — говорю я, просовывая руку под платье и дразня ее так, чтобы у нее не осталось сомнений в моих намерениях.
Мои пальцы прочерчивают дорожку по ее бедру, нежность ее кожи усиливает мое желание. Каждое ее движение вызывает во мне всплеск потребности, голода, который может удовлетворить только она.
Жжение в груди усиливается, когда я притягиваю ее ближе, и наши тела разделяет лишь дыхание.