Лука подавляет смех. Идея, конечно, хреновая, но, опять же, мы — нехорошие люди.
— Но это на потом, — решаю я, резко вставая, — затянувшийся адреналин делает меня беспокойным. Лана вызывающе приподнимает бровь, и в моей голове тут же возникают образы ее, прижатой ко мне, когда ее спутанные волосы разметались, как нимб, тело обнажено и умоляет о наказании.
Черт.
— Ты в порядке? — Голос Ланы прорывается сквозь мои мрачные мысли, ее прохладная ладонь ложится на мою руку, возвращая меня к реальности.
Оторвав глаза от ее дразнящего взгляда, я умудряюсь отрывисто кивнуть. Прикосновение Ланы — это как тепло солнца, которое уносят облака. Не то чтобы я когда-либо признал это вслух.
— У меня есть долг, который требует индивидуального подхода, — бормочу я, уже продумывая свои дальнейшие действия.
Ее глаза сужаются, прорезая весь этот бред.
— Только не делай ничего слишком поспешного. Сейчас мы не можем позволить себе еще больше жары.
Я почти смеюсь. Необдуманность — мое второе имя.
— С каких это пор ты беспокоишься о жаре? Я думал, тебе нравится играть с огнем.
Уголок ее рта подергивается, почти улыбка.
— Только когда я управляю пламенем.
Наш разговор прерывается, когда в поле зрения появляется Григорий, его присутствие подобно холодной тени.
— Мы едем? — Его голос похож на гравий, грубый и непреклонный.
— Подожди минутку, — говорит Лана, ее взгляд задерживается на мне еще на мгновение, прежде чем она поворачивается к Григорию и снова переходит в деловой режим.
Я смотрю, как она уходит, и каждый ее шаг вызывает у меня внутреннее раздражение. То, что происходит между нами, похоже на танец на проволоке. Захватывающе, да, но один неверный шаг… и долгое падение вниз.
У нас был секс на одну ночь, может быть, ради забавы, или потому, что ей было грустно, или потому, что на какой-то мимолетный миг она почувствовала, что может полностью довериться мне. В конце концов, я ее защитник.
Если бы все было иначе, если бы мы не оказались в смертельных объятиях мафии, были бы мы вообще вместе? Этот вопрос преследует меня, как "если бы" в море уверенности. Лана, с ее силой, огнем и непреклонной решимостью, сияет как маяк во тьме нашего мира. Но она также является продуктом этой тьмы, сформированной потерями и предательством, ожесточенной жестокостью, которую ей пришлось пережить.
За все свои двадцать шесть лет она ни разу не заводила отношений. Неудивительно. Возможно, она боится, что мужчины окажутся такими же, как ее отец — ублюдком, который не только предал ее доверие, но и разрушил ее мир, убив мать. Лана горячо любила свою мать, и то, как отец обошелся с ними обеими, оставило глубокие, гноящиеся раны. В двадцать один год она устроила переворот — смелый шаг, который говорил о ее мужестве и отчаянной жажде перемен. Она возглавила синдикат, войдя в роль, которая требовала безжалостности и холодного сердца, те качества, которые она носит как броню.
Но при всей своей моральной гибкости, когда дело касается бизнеса, Лана верит в святость семьи, в то, что к тем, кого ты считаешь семьей, нужно относиться с преданностью и уважением. Это вера, которая держит нас вместе, пеструю команду разбитых душ, ищущих искупления в компании друг друга. Возможно, у нее нет моральных устоев по поводу выбранного нами пути, жизни, которую мы ведем, но в основе своей Лана руководствуется желанием защитить то, что она считает своим.
И здесь кроется загвоздка. Как бы сильно я ни хотел ее, как бы ни жаждал исследовать то, что могло бы быть между нами, я знаю, что, идя по этому пути, могу разрушить хрупкое равновесие, которое мы поддерживаем. Не только между нами, но и в самих основах нашего синдиката. Любовь или ее подобие, которое мы можем себе позволить, — это роскошь, за которую приходится платить слишком высокую цену.
Поэтому я отгоняю эти мысли в сторону, запираю их там же, где храню свои сомнения и страхи. В нашем мире нет места слабости, нет места "что-если" и "могло-бы-быть". Мы такие, какие мы есть, и хотя ночь, которую мы провели вместе, навсегда останется в моей памяти, сладким ядом, который искушает и мучает в равной степени, я знаю, что некоторые границы лучше не переступать.
Пока что я буду продолжать играть свою роль — верного исполнителя, защитника.
Поворачиваясь, чтобы уйти, я чувствую на себе взгляд Луки, в его взгляде тяжесть невысказанных предупреждений. Конечно, он мне как брат, но в нашем мире кровные узы с одинаковой вероятностью могут как задушить, так и согреть. И он так же, как и я, знает, что то, чем мы с Ланой занимаемся, может распутать нити, которые мы не можем позволить себе потерять.