— Лана, нам нужно все обдумать, — пытается он.
Но решение уже принято, и фишки падают с поразительной ясностью. Цифровые хлебные крошки ведут не куда-нибудь, а к дому Переса — в самое сердце гадючьего гнезда.
Ярость Ланы закипает в ней, ее голос режет напряжение, как нож.
— Если Перес хочет войны, он ее получит. Меня не сочтут слабой. Меня не заставят отдать все, чего я добилась, и я не позволю, чтобы пострадала моя лучшая подруга.
Григорий вмешивается, пытаясь внести нотку осторожности.
— Лана, подумай хорошенько. Нападать вслепую…
Она бросается на него, ее ярость не ослабевает.
— Подумать? Моя подруга в руках этой змеи, а ты хочешь, чтобы я сидела здесь и разрабатывала стратегию?
Я присоединяюсь.
— Нам нужен план, Лана. Если мы начнем палить из пушек, это не спасет Джулию. Это может привести к ее гибели.
Взгляд Ланы режет сталь.
— И что? Мы просто будем сидеть сложа руки и позволим им забрать ее? Позволим им думать, что они смогут нас одолеть? Нет. С меня хватит играть в безопасность.
Григорий снова пытается, голос ровный.
— Никто не говорит, что мы ничего не сделаем. Мы говорим, что надо действовать разумно. Мы не можем позволить себе потерять и тебя.
Лана тяжело дышит:
— Потерять меня? Я потеряла себя в тот момент, когда они забрали Джулию. Что еще остается терять?
Я подхожу ближе, и в моем сердце появляется яростная решимость.
— Тебя, конечно! Я не могу позволить себе потерять и тебя.
— У тебя может не быть выбора, Лука. Я не позволю им остаться безнаказанными. Я не позволю Роману или Пересу уничтожить нас.
— Нам нужен план, — утверждаю я, нарушая напряженную тишину, а в голове проносятся все возможные варианты стратегии, которая могла бы вернуть Джулию, не подвергая нас дальнейшему риску.
Лана отвечает незамедлительно, в ее голосе слышится твердая решимость, не оставляющая места для споров.
— О, у меня есть один. — С этими словами она выходит из комнаты, и в ее быстрых, решительных шагах четко прослеживается цель.
Я точно знаю, куда она направляется — в оружейную. С тяжелым вздохом я следую за ней, Григорий идет за мной по пятам. Мы оба понимаем всю серьезность ситуации, отчаяние, движущее Ланой, но мысль о том, что она идет навстречу опасности, особенно в ее состоянии, вызывает у меня холодок по позвоночнику.
Когда мы доходим до оружейной, Лана уже оценивает свой арсенал, ее движения методичны, как у генерала, готовящегося к битве. Я делаю шаг перед ней, преграждая ей путь.
— Я не позволю тебе идти туда с оружием наперевес, пока ты беременна, — говорю я, и в моем голосе звучит тяжесть беспокойства за нее и нашего будущего ребенка.
Григорий присоединяется, его позиция рядом со мной тверда.
— Я тоже.
Взгляд Ланы скользит между нами, и в ее глазах загорается огонь в ответ на вызов.
— Я не спрашивала у вас разрешения, — отвечает она, ее голос холоден, что явно свидетельствует о том, что она не видит в этом спора.
С решительным блеском в глазах Лана проносится мимо нас, хватая оружие, которое она считает необходимым для выполнения поставленной задачи. Я обмениваюсь покорным взглядом с Григорием и следую ее примеру, понимая, что попытки переубедить ее в этот момент будут бесполезны.
Подойдя ближе, я заявляю со всей властностью, на какую только способен:
— Ты идешь сзади. Мы с Григорием идем первыми, Лана.
Наступает тишина, она стоит спиной ко мне, ее взгляд непоколебим. Я протягиваю руку и беру Лану за руку, заставляя ее осознать всю серьезность ситуации.
— Ты меня слышишь?
Когда она не отвечает, я крепко сжимаю руку, и мои следующие слова звучат с интенсивностью, порожденной страхом и яростным желанием защитить.
— Если для того, чтобы обеспечить твою безопасность, придется приковать тебя к этой комнате, я, блядь, так и сделаю.
Ее глаза наконец встречаются с моими, в них бушует буря эмоций. Я продолжаю, нуждаясь в том, чтобы она поняла, услышала меня по-настоящему.
— Итак, ты должна пообещать мне, что не будешь делать глупостей, пока носишь нашего ребенка. Эти люди… им плевать на Джулию. Они хотят твоей смерти.
Взгляд Ланы смягчается, сквозь слои решимости и ярости проглядывает уязвимость. Она сжимает мою руку, и между нами проносится молчаливое признание.
— Я обещаю, — шепчет она, — я обещаю, что они заплатят.
Черт бы его побрал, если Перес думает, что готовится к войне, то он чертовски прав. И если этот ублюдок еще хоть пальцем тронет Лану, я прикончу его голыми руками. Без колебаний и пощады.