Ночь как нельзя лучше подходит для работы, которая требует покрова темноты. Мои каблуки щелкают по мокрому бетону. Я приостанавливаюсь, сканируя местность. Это всего лишь очередная контрабанда, но после того, как Роман близко подобрался к ней, каждая тень пульсирует потенциальной угрозой.
— Вроде чисто, — бормочу я.
Роман и Григорий обходят меня с фланга, их присутствие вселяет уверенность. Роман еще не полностью отошел от вкуса победы, но этот упрямый ублюдок не упустит такой возможности. Григорий, всегда молчаливый дозорный, кивает, не переставая смотреть на темный горизонт.
Из тумана вырисовывается корабль. Шипение моря смешивается с далеким криком ночной птицы, звук жуткий, потусторонний. Роман делает шаг вперед.
— Точно в срок.
Команда на борту работает молча, эффективность рождается из бесчисленных ночей, подобных этой. Ящики начинают спускаться с палубы, слегка покачиваясь, когда их опускают в док. Я выхожу вперед, чтобы проконтролировать операцию, мой разум начеку. Каждый ящик, каждое движение на счету.
Григорий проходит мимо меня. Он уже у ящиков, проверяет пломбы, проверяет содержимое. Роман следит за периметром, его рука небрежно лежит на пистолете у бедра.
Ящики приземляются с мягким стуком, выстраиваясь в ряд, как домино, готовое упасть. Наша команда, быстрая и точная, начинает перемещать их в ожидающие грузовики. Все идет гладко, как по маслу.
— Последний, — говорит Григорий низким голосом.
Я киваю, в последний раз оглядываясь по сторонам. Мое сердце бьется в ритме адреналина, но лицо спокойно. Это то, что мы делаем, то, кто мы есть.
Когда грузовики начинают оживать, Роман возвращается ко мне, и по его лицу расплывается ухмылка Победоносца.
— Как в старые добрые времена, да?
— Лучше, — отвечаю я, уголок моего рта приподнимается в ухмылке. — Никто не делает это так, как мы.
Григорий хихикает низким гулом, который едва улавливается в шуме двигателей.
— И никто никогда не сделает.
Мы смотрим, как грузовики исчезают в ночи, их задние фонари гаснут, как последние звезды на рассвете. Это момент победы, но в нашей работе победа быстротечна и всегда омрачена угрозой возмездия.
— Пора исчезать, — говорю я, отворачиваясь от опустевшего причала.
Мы втроем возвращаемся к своему автомобилю.
Наш план отхода так же тщательно проработан, как и наша операция: различные маршруты, запланированные контрольные точки и запасные варианты на случай, если все пойдет не так.
Роман пересаживается на водительское место, а Григорий берет дробовик. Я устраиваюсь сзади.
Наконец-то пришло время ехать домой. Домой, где мои роли лидера и матери сливаются воедино — каждая из них так же сложна, как и другая.
Машина подъезжает к подъезду. Мы выходим. Дверь открывается под успокаивающие звуки жизни — любимый низкий голос Луки, доносящийся из гостиной.
Когда мы входим в дверь, пространство заполняется звуками смеха и детской болтовни. После сегодняшней работы дом кажется другим миром.
Мы поднимаемся наверх, и вот он — мой сын Максим, сидящий на коленях у Луки и увлеченный какой-то детской версией деловой дискуссии. У Максима серьезный взгляд, который он унаследовал от меня, но, когда он замечает нас, его лицо загорается, как фейерверк на Новый год.
— Мамочка! — Он спрыгивает с колен Луки и несется через всю комнату с безрассудной скоростью, на которую способен только семилетний ребенок. Я раскрываю руки как раз вовремя, чтобы поймать его, когда он бросается обниматься.
— Как прошла сделка? — Спрашивает Максим, отстраняясь, с любопытным блеском в глазах, всегда жаждущий услышать о "приключениях".
— Все хорошо, милый. Все прошло гладко, как шелк, — заверяю я его, приглаживая назад прядь его волос. — А как насчет тебя? Ты закончил свою домашнюю работу?
Он пытается вывернуться, его лицо напрягается.
— Эм, я просто собирался…
Я поднимаю бровь и смотрю на него.
— Максим, ты знаешь условия. Никаких домашних заданий, никаких мультиков по выходным.
— Но мама! — Протестует он, растягивая слова до хныканья.
— Никаких "но". Сделай домашнее задание, а потом мы поговорим о мультиках, хорошо?
Максим вздыхает, на его крошечных плечах, кажется, лежит вся тяжесть мира.
— Хорошо, мамочка.
Его согласие медленное, покорное, как будто я только что попросила его убрать весь дом вместо того, чтобы справиться с несколькими страницами школьного задания. Я прячу улыбку, пока он поднимается наверх, его нежелание комично.
Обернувшись к группе, я улавливаю конец их молчаливого обмена ухмылками. Они всегда находят мелодраматизм Максима забавным. Мы переходим в гостиную, устраиваясь поудобнее на старых, потертых диванах, хранящих воспоминания о многих таких вечерах.