Когда Мария-Антуанетта вошла в большой зал, «без охраны и без окон», толпа начала возбуждённо перешёптываться.
— Как она изменилась! — воскликнул кто-то в толпе за балюстрадой. — Ей можно дать все шестьдесят.
Узница огляделась. Зал набит до отказа. Ещё бы! Какое редкое зрелище! Когда ещё парижане увидят королеву на скамье подсудимых?
Перед ней за столом сидят председатель трибунала Эрман, рядом с ним — прокурор Фуке-Тенвиль. За ними, за другим столом, поменьше, расположился «адвокат» Лагард.
Мария-Антуанетта стоя выслушала, как присяжные давали клятву.
— Обвиняемая может сесть! Ваше имя, фамилия, возраст, место рождения, местожительства?
— Меня зовут Марией-Антуанеттой Австрийской и Лотарингской, мне около тридцати восьми (её день рождения — через восемнадцать дней!), вдова короля Франции. Родилась в Вене. Я была арестована в Национальном собрании во время очередного заседания.
Первым поднялся прокурор, чтобы зачитать обвинительное заключение:
— Вы обвиняетесь в следующем, гражданка. Прошу вас внимательно выслушать все предъявленные обвинения.
Все пункты обвинения ей давно известны. Она сидела, низко опустив голову, и с полным безразличием постукивала пальцами по подлокотникам кресла, словно играла на клавесине.
Затем начались выступления свидетелей — сегодня их оказалось сорок один. Королеве припомнили всё, что было, и то, чего не было, — обычные уловки революционного суда. События шестого октября в Версале, 10 августа в Тюильри. Некоторые обвинения в её адрес звучали не только оскорбительно, но были просто смехотворны. Так, служанка Мило сообщила, что слышала о том, что королева переслала своему брату Леопольду в Вену двести миллионов ливров (!) и что королева всегда носила с собой два (!) пистолета, чтобы отправить на тот свет герцога Орлеанского, «слугу народа». Но ей пока не предъявлено ни одного документа, ни одной бумаги с её подписью.
— Куда вы девали те баснословные денежные средства, которые вам передавали контролёры финансов?
— Мне никогда никто не передавал баснословных сумм, смею вас уверить; выделяемые мне деньги шли на плату людям, которые меня обслуживали, а также на содержание свиты.
— Где вы брали деньги для расширения малого Трианона, для его меблировки, для проведения в нём пышных дорогостоящих празднеств?
— Для этих расходов существовал определённый фонд.
— Но насколько нам известно, этот фонд не был столь крупным, а дворец стоил колоссальных сумм.
— Вполне возможно. Мне приходилось тратить на него гораздо больше, так как расходы постоянно росли. Потраченные мной средства можно уточнить и для этого следует вызвать компетентных людей из министерства двора...
— Где вы познакомились с некоей мадам де Ламотт-Валуа?
— Я её никогда не видела.
— Не стала ли она безвинной жертвой в вашей ловкой афере с «бриллиантовым ожерельем» вместе с принцем де Роганом? Вы же не станете отрицать, что после этой поразительной по размаху авантюры вас в народе стали называть не иначе как «королевой бриллиантов». А из-за того, что вы бездумно проматывали громадные государственные средства, вы получили ещё одну кличку — «мадам Дефицит».
— Я уже сказала, что незнакома с мадам Ламотт. А с принцем прекратила всякие отношения ещё десять лет назад.
— Значит, вы продолжаете отпираться от участия в этом деле, хотя парижский парламент признал вас виновной.
— Не в моих правилах отпираться, тем более на суде. Я сказала правду и впредь намерена всегда так поступать.
— После вашего бракосочетания с гражданином Луи Капетом разве не вы пытались постоянно осуществить дорогой вашему сердцу проект о присоединении Лотарингии к Австрии?
— Нет, ничего подобного я не делала.
— Но вы ведь назывались королевой Австрийской и Лотарингской. Почему?
— Потому что каждый вправе иметь в имени название своей страны.
— Не вы ли готовили списки назначаемых министров и включали в них тех лиц, которые были вам близки и были готовы всегда вам услужить?
— Нет, это прерогатива короля.
— Кто достал вам карету, на которой вы собирались совершить побег с вашим мужем и детьми?
— Один иностранец.
— Откуда он родом?
— Из Швеции.
— Не идёт ли речь о графе де Ферзене, который проживал в Париже по улице Бак!
— Да, о нём, — тихо прошептала обвиняемая. Эти люди явно не собирались щадить её чувства.